Карательные акции Колчака против населения Сибири: эксцессы или система? Первым русским фашистом стал колчак в сибири О Колчаке и колчаковцах.

Колчака сейчас представляют положительной альтернативой Советской власти. Повсеместные же, неугасающие крестьянские восстания на территории, занятой войсками Антанты и Верховного правителя, дают повод для оправданного сомнения.
Большой материал об этом - в книге «Сибирь при Колчаке: Воспоминания, материалы, документы. » Евгения Колосова : эсера, историка революционного движения в России.

Вашему вниманию небольшой отрывок из очерка первого: «Крестьянское движение при Колчаке».

«Самым ярким фактом в жизни Сибири за период существования власти адмир. Колчака были, несомненно, крестьянские восстания. Они начинаются одновременно с переворотом 18 ноября, даже еще раньше, с первым появлением «колчаковщины» на общественной арене (убийство Новоселова в средине сентября 1918 г.), носят первоначально характер местных конфликтов, возникавших на самой разнообразной почве, затем сравнительно быстро принимают яркий антиколчаковский характер, каковой и носят до самого падения власти верховного правителя. За все время пребывания адмир. Колчака у власти крестьянские восстания не прекращались, то затихая, - там, где у администрации находились силы для их подавления, и пока эти силы действовали, - то вспыхивая при малейших благоприятных условиях, то вдруг, как лесной пожар, охватывая огромные территории, десятки волостей, даже целые уезды, а под конец и губернии. Это была длительная, упорная и организованная борьба, не прекращавшаяся ни на одну минуту, если брать общесибирский масштаб, и окончившаяся победой крестьян, столь, казалось, невозможной. Почти все крупные вожди крестьянских отрядов (Мамонтов, Новоселов, Рогов, Кравченко, Щетинкин, Лубков, Яковенко, бр. Бабкины и др.) пережили Колчака. Победителями на поле битвы остались они, а не Колчак.
<...>
«Что же касается движения на юге Бийского уезда, начавшегося с конца лета 1919 г. и имевшего базой Горный Алтай, в частности с. Черный Ануй, то с ним я имел некоторые личные связи, и о нем я ниже буду говорить подробнее, пока же отмечу лишь следующее.

На карте, которой я тут руковожусь, показано, что к середине ноября в этом районе действовали четыре большие крестьянские армии: Милославского в 4000 чел., Плетнева в 3000 чел., Чаузова в 1000 чел. и Рогова в 500-1000 чел. Они занимали район по обе стороны р. Бии, на север от Бийска и к западу от Барнаула, выходя на железную дорогу между Бийском и ст. Овчинниково. Движение началось тут в степи и перекинулось потом в горы, на Алтай. Вооружение крестьян было очень примитивное: огнестрельного оружия, а тем более артиллерии, почти совсем не было, в большом ходу были пики, называвшиеся здесь - «тычки»; с ними крестьяне сплошной массой ходили прямо на пулеметы и, усеивая кругом все своими телами, брали их; тех, кто пулеметы защищал, уничтожали, прокалывая своими пиками - «тычками». Иногда же они заманивали конные отряды, особенно, если это были чехи, поляки и вообще иностранцы, плохо знавшие местность, в глубь страны, заводили их в болота и там, окружив плотным кольцом, выжидали, когда их противник расстреляет все патроны. После этого попавших в засаду брали в рукопашном бою и всех до одного — убивали. Это была настоящая сибирская «жакерия» со всеми свойственными ей чертами: хитростью, как главным оружием, жестокостью, как главным средством для расправы с противником.»

Чтобы идти голыми руками на пулемёты, нужно иметь большую ненависть. Большой счёт...

"Совершенно секретно", No.1/402 Сергей Балмасов.

В 1919 году в Сучанском районе Приморья местное население, раздражённое поборами и насилием со стороны белых, начало протестовать. Но вместо диалога против них высылали войска, командиры которых, не сильно вникая в причины бунта, предпочитали расстреливать недовольных, а самые "беспокойные" населённые пункты - сжигать.
Однако так случалось далеко не всегда. Как минимум в трёх случаях прибывшие к месту событий карательные отряды, участники которых предвкушали кровавую расправу над "большевиками", оказывались не в состоянии выполнить свою работу.
Они останавливались, поражённые следующим зрелищем: над населёнными пунктами повстанцев развевались красные флаги, соседствовавшие со звёздно-полосатым флагом США, под которым располагались, выставив пулемёты, американские интервенты из экспедиционного корпуса генерала Грейвса.
На робкие попытки белогвардейцев узнать, что тут делают американцы, был получен обескураживающий ответ: "Мы прибыли помочь народу Приморья отстоять его демократические права". Простояв в недоумении несколько часов в ожидании решения своего командования, колчаковские экзекуторы удалились, не выполнив данного им поручения.

И подобные вмешательства американцев повторялись как минимум трижды: в январе, марте-апреле и в ноябре 1919-го. В последнем случае американцы защитили местные восставшие белогвардейские гарнизоны от расправы со стороны японцев.
Эти инциденты вызвали самые серьёзные трения между американским и белогвардейским командованием. Дошло до того, что атаман Семёнов открыто обвинил генерала Грейвса в большевизме, противопоставляя им своих японских заступников.
Действительно, сравнение между потерями в России американцев и японцев выглядело явно не в пользу японцев: янки на Севере и на Дальнем Востоке в боях потеряли лишь 48 человек, тогда как японцы на одной только дальневосточной окраине - более 5000.
Надо понимать, что такое поведение Грейвса было обусловлено не "рыцарскими" мотивами, но стремлением не допустить усиления их японских конкурентов, которые опирались на местных атаманов.
Тем не менее чуждые местному населению американцы оказались крестьянам реально ближе, чем "свои" колчаковцы, которые сначала довели ситуацию до точки кипения, а потом попытались усмирить недовольных силой, творя такие зверства, которые не могли оставить равнодушными бойцов американского экспедиционного корпуса, многие из которых специально были набраны из русскоязычных эмигрантов.
Например, лейтенант Вальтер Реминг доносил своему командованию, что только 9 марта 1919 года в сёлах Бровничи и Гордеевка он зафиксировал факты зверского убийства после изощрённых пыток 23 человек, которые скрывались от мобилизации в армию или являлись родственниками таких лиц. И это было лишь одним эпизодом, когда американцы удерживали белых от зверских расправ.

Не менее красочным в этом отношении является "дело щегловской милиции", начатое после того, как в ночь с 21 на 22 августа 1919-го чехословацкий поручик Каурил помог начальнику гарнизона города Щеглова Томской губернии (сегодня - Кемерово) арестовать почти всю местную колчаковскую милицию во главе с её начальником Озёркиным.
Случай этот был уникальный даже для лихих годов Гражданской войны, ведь, по сути, одни колчаковцы выступили против других колчаковцев, да ещё при непосредственной помощи иностранных интервентов!
Для расследования событий министр колчаковского МВД Виктор Пепеляев отправил в Щеглов чиновника по особым поручениям Шкляева. Вопреки ожиданиям, ознакомившись на месте с делом, он не только не встал на сторону своих коллег, но и поддержал действия "переворотчиков".
Как заявил Шкляев, "арестованы были милиционеры...за неправильные действия их. Арестованным вменяются в вину убийства, истязания, вымогательства, взяточничество и другие преступления..." Начатое им расследование подтвердило эти обвинения. Свою борьбу с "преступностью" щегловские милиционеры начали с массового вымогательства денег у населения.
Шкляев писал, что "5 - 7 мая сего года в деревне Дидеево были арестованы милицией сельский писарь и четыре гражданина за то, что общество по приговору обложило не приписанных к своей деревни сборами. При аресте было произведено отобрание носильной одежды, секретаря так пороли, что кровью забрызгали стены", после чего выпустили задержанных за взятки в размере 1 - 1,3 тысячи рублей".
При этом милиционеры под разными предлогами арестовывали самых зажиточных местных жителей, чтобы выбить из них больше денег. И, как оказалось, "милиция сама инициировала ограбления под видом преступников и красных партизан".

Как следует из документов, "порка распространялась и на арестованных женщин, даже беременных... приводили из деревни Буяпакской 17 бандитов. Среди них - 11 женщин. Привели и всех выпороли (речь идёт об изощрённом и жестоком избиении нагайками и шомполами, после чего наказанные нередко становились инвалидами или как минимум на несколько дней оказывались прикованными к постели).
Три женщины были беременны. Женщин обвинили в том, что их мужья ушли к красным, у всех отобрали имущество и дома, хотя ранее они без всякого принуждения публично отказались от всякого родства со своими мужьями. Обращение с арестованными было жестокое. Милиционер Зиганшин ударил прикладом ружья арестованную только за то, что она начала рожать, в чём он был склонен видеть симуляцию..."
Между тем безнаказанность порождала всё новые преступления, которые становились всё более изощрёнными и вызывающими. Так, милиционеры, арестовывавшие местных жителей без всякого повода, кроме денег нередко требовали интимной близости от понравившихся им женщин для освобождения их родственников, и, согласно данным расследования, "обычно запуганными женщинами оно выполнялось".
Шкляев свидетельствует: "Один арестованный был освобождён за переданную Озёркину взятку, причём Березовский выговорил право ночи с женой красного... Тот просил её отдать денег и согласиться на предложенное ввиду невыносимых истязаний."

Не останавливались стражи порядка и перед прямым насилием. Так, в результате проведённого Шкляевым расследования выяснилось, что в мае 1919 года около пристани на реке Томи при селе Шевелеве Щегловского уезда "по приказанию начальника 1-го участка милиции Кузеванова были доставлены на пароход три крестьянские девицы, одна из которых, Анна Шевелёва, была изнасилована милиционером Ворониным, а две остальные были освобождены лишь потому, что менструировали".
Однако были в списках деяний представителей местной милиции и более серьёзные дела. В частности, там же в тот же день они расстреляли "по подозрению в шпионаже по распоряжению пьяного Кузеванова крестьянина Смирнова, раздели и бросили в реку. Родного его брата избили до полусмерти".
За это их едва не растерзали ставшие свидетелями данного преступления солдаты местного колчаковского гарнизона, по признанию его начальника подпоручика Луговского, открыто угрожавшие стражам порядка "поднять их на штыки". По его же словам, это желание в них укрепилось после того, как "23 июня пьяным милиционером серьёзно ранен крестьянин Александр Дюков..."
Вскоре после этого был "убит и ограблен на глазах толпы милиционером снятый с парохода пьяный пассажир Анисимов под видом большевика", хотя, согласно расследованию Шкляева, было установлено, что это убийство с целью сокрытия ограбления. Кроме того, милиционерами была убита после отказа от интимной близости со стражами порядка цирковая актриса.

Не уступал своим подчинённым и сам Озёркин, совершивший в мае 1919-го убийство щегловского мещанина Новикова. Произошло это при следующих обстоятельствах: милиционер Анохин проник в его дом с целью грабежа. Находившийся там Новиков, защищаясь, обезоружил его. Посрамлённый страж порядка пожаловался Озёркину. Тот, вызвав Новикова, выстрелом убил его через входную дверь.
Интересно, что стоящие над милиционерами власти в лице управляющего Томской губернией Б.М. Михайловского встали на защиту таких "стражей порядка" как "идейных борцов с большевизмом", одновременно пытаясь доказать "некомпетентность" Шкляева.
Так, говоря об убийстве Анисимова, губернатор оправдывал это тем, что погибший являлся "большевистским агитатором, агитировавшим на пароходе за советскую власть и, будучи арестованным, по дороге при попытке к бегству был убит".
В свою очередь, в письме Пепеляеву о совершённом милиционерами убийстве рабочего Коломийца он пытался выставить последнего опасным государственным преступником, "руководившим подготовкой восстания", "убитым при попытке к бегству". Однако эта версия не была подтверждена следствием, и далее Шкляеву удалось установить, что "Озёркиным был запорот до смерти арестованный Коломиец".

Такое поведение вполне объяснимо: защищая подчинённых (при Колчаке губернатор подчинялся министру внутренних дел, которому, в свою очередь, были подотчётны милиционеры на местах), Михайловский пытался выгородить самого себя. Ведь произошедшее непосредственно бросило тень на него самого.
Как установил Шкляев, в своих действиях Озёркин указывал, что он действует с одобрения губернатора Михайловского. Что, впрочем, и так было ясно, учитывая, как тот защищал своих милицейских подчинённых перед Пепеляевым.
Михайловский всячески пытался воспрепятствовать Шкляеву в расследовании, а когда понял, что "конфиденциальные беседы" с ним не дали эффекта, нажаловался на проверяющего своему непосредственному начальнику Пепеляеву.
Он написал ему, что Шкляев "преувеличил" масштабы допущенных его подчинёнными нарушений, которые возникли в ходе "активной борьбы Озёркина и его коллег против бандитизма и красных партизан", в результате чего они нажили себе многочисленных врагов.
Также Михайловский настаивал, что павшие от рук его костоломов люди являлись "заведомыми преступниками". Кроме того, в их число записали и погибших от несчастных случаев. В качестве примера Михайловский приводил смерть вышеупомянутой циркачки, погибшей в результате "установленного с несомненностью самоубийства", тогда как Шкляеву удалось доказать, что это было преднамеренное убийство.

И подобные преступления не были частными случаями, а отражали общую картину развязанного против населения белого террора. Даже когда Михайловского припёрли к стенке доказательствами, он пытался оправдать своих подчинённых, указывая на "...мученическую роль, выпадающую на долю чинов милиции, которые преследуются большевиками в первую очередь с особой жестокостью.
При таких условиях они отвечают на красный террор антибольшевистским террором. Отсюда вытекают эти "ликвидации", "попытки к бегству" и т. п.".
В результате, как доносил Шкляев, "...селяне прятались при виде милиции не хуже, чем от любого бандита. Ужас положения в том, что это озорство милиции перекладывалось на голову правительства" (колчаковского)
Согласно неутешительным выводам Шкляева, именно такое поведение стражей порядка и привело в конечном итоге к тому самому распространению большевизма, о чём жаловался Михайловский.
В октябре 1919-го, за два месяца до захвата Томской губернии большевиками, Пепеляев решил "наказать" губернатора Михайловского... смещением его с занимаемого им поста, предложив занять его Шкляеву.
Однако последний отказался, осознавая, что он не имеет для этого необходимых управленческих навыков, да и особо не рвался косвенно принимать на себя ответственность за деяния предыдущего управляющего. В результате Михайловский занимал свой пост до самого прихода красных.

Следует заметить, что донесения о подобных преступлениях, совершённых милиционерами и вообще представителями власти, имели тогда массовый характер и поступали буквально отовсюду, где стояли колчаковцы, что и вызывало против них массовые восстания.
Например, тот же Шкляев, направленный в декабре 1919-го для ревизии в Иркутскую губернию, в своём докладе министру внутренних дел сообщал, что практически все местные милицейские начальники совершили серьёзные должностные преступления или подозревались в их совершении.
В результате те самые зажиточные сибирские крестьяне, ещё недавно чуждые какой-либо политики, бросали всё и уходили в партизаны. И так происходило почти на всей огромной территории, подконтрольной Колчаку.
Попавший в руки большевиков в Иркутске чиновник по особым поручениям Шкляев остался служить красным в их органах внутренних дел. Губернатору Михайловскому удалось в январе 1920 года уйти из восставшей Томской губернии и в 1923-м поучаствовать в Якутском походе брата его бывшего начальника - генерала А.Н. Пепеляева, во время которого он попал в плен и отделался за свои художества и "подвиги" своих подчинённых десятилетним тюремным заключением.
Его начальнику, министру МВД Виктору Пепеляеву повезло меньше: в феврале 1920-го он, уже будучи главой колчаковского правительства, был расстрелян вместе с адмиралом Колчаком в Иркутске, перед расстрелом, по свидетельствам его участников, он униженно валялся у большевиков в ногах, моля о пощаде.
Показательно, что, когда их с уже бывшим Верховным правителем подвели к проруби на Ангаре, адмирал удивлённо спросил, почему это происходит без суда, но ему тут же напомнили, что при его правлении массовые казни также совершались безо всякого суда. Так что бумеранг вернулся.

"Красный газ" 1925 г. В роли колчаковского офицера - бывший колчаковский офицер Георгий Пожарницкий.

От меня:

Маннергейма в Ленинграде, за его участие в БЛОКАДЕ доской увековечили. Колчаку памятник поставили там, где он больше всего народа уничтожил. А после реабилитации Власова возьмутся за реабилитацию Гитлера?

Слепые вожди слепых Документальный фильм:

Как и для чего попал в Россию А. В. Колчак — британский офицер с декабря 1917-го

Об этом не все знают. Об этом сейчас не принято говорить по той же причине, по которой в упоминаниях о легендарном А.А. Брусилове никогда не обмолвятся, что он стал красным генералом. Порой в спорах о Колчаке просят продемонстрировать документ с контрактом. У меня его нет. Он и не нужен. Всё рассказал сам Колчак, всё зафиксировано на бумаге. Всё подтверждено его телеграммами любовнице Тимиревой.

Очень важный важном вопрос — что привело британского офицера в Россию. Особенно в свете того, что некоторые сенаторы и ревнители памяти Колчака выступают за выставление ему памятников:

«должны быть места поклонения, памятники героям Русской Армии, положившим свои жизни, благополучие во имя России, Царя и Отечества. В Омске должен появиться памятник Александру Колчаку!» — © сенатор Мизулина.

Мы покажем, что:

а) Колчак действительно поступил на службу британской короне;

б) Колчак оказался в России по приказу его новых начальников. (При этом сам в Россию не стремился. Может, даже надеялся избежать визита.)

* * *

Из протоколов заседаний Чрезвычайной Следственной Комиссии.

«…Обдумав этот вопрос, я пришел к заключению, что мне остается только одно - продолжать все же войну, как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам, Я занимал официальное положение, пользовался его доверием, оно вело эту войну, и я обязан эту войну продолжать. Тогда я пошел к английскому посланнику в Токио сэру Грину и высказал ему свою точку зрения на положение, заявив, чтоэтого правительства я не признаю (запомним эти слова — arctus ) и считаю своим долгом, как один из представителей бывшего правительства, выполнять обещание союзникам; что те обязательства, которые были взяты Россией по отношению союзников, являются и моими обязательствами, как представителя русского командования, и что поэтому я считаю необходимым выполнить эти обязательства до конца и желаю участвовать в войне, хотя бы Россия и заключила мир при большевиках. Поэтому я обратился к нему с просьбой довести до сведения английского правительства, что я прошу принять меня в английскую армию на каких угодно условиях. Я не ставлю никаких условий, а только прошу дать мне возможность вести активную борьбу.

Сэр Грин выслушал меня и сказал:

«Я вполне понимаю вас, понимаю ваше положение; я сообщу об этом своему правительству и прошу вас подождать ответа от английского правительства».

Тем не менее, у него была возможность остаться служить в российском Флоте, есть много примеров флотского высшего офицерского состава, и на это обращает внимание следователь:

Алексеевский. В то время, когда вы приняли такое тяжелое решение поступить на службу другого государства, хотя бы и союзного или бывшего союзным, у вас должна была явиться мысль, что ведь существует целая группа офицеров, которые вполне сознательно остаются на службе нового правительства во Флоте, и что среди них имеются известные крупные величины… крупные офицеры во Флоте, которые сознательно шли на это, как, например Альтфатер * . Как относились вы к ним?

Колчак. Поведение Альтфатера меня удивляло, так как если раньше поднимался вопрос о том, каких политических убеждений Альтфатер, то я сказал бы, что он был скорее монархистом. … И тем более меня удивляла его перекраска в такой форме. Вообще, раньше было трудно сказать, каких политических убеждений офицер, так как такого вопроса до войны просто не существовало. Если бы кто-нибудь из офицеров спросил тогда:

«К какой партии вы принадлежите?» - то, вероятно, он ответил бы: «Ни в какой партии не принадлежу и политикой не занимаюсь». (а теперь вспомним отмеченные выше слова о непризнании правительства большевиков, и вчитаемся внимательно в следующие — arctus )

Каждый из нас смотрел так, что правительство может быть каким угодно, но что Россия может существовать при любой форме правления. У вас под монархистом понимается человек, который считает, что только эта форма правления может существовать. Как я думаю, у нас таких людей было мало, и скорее Альтфатер принадлежал к этому типу людей. Для меня лично не было даже такого вопроса, - может ли Россия существовать при другом образе правления. Конечно, я считал, что она могла бы существовать.

Алексеевский. Тогда среди военных, если и не высказанная, то все же была мысль, что Россия может существовать при любом правительстве. Тем не менее, когда создалось новое правительство, вам уже казалось, что страна не может существовать при этом образе правления?

<…>

Недели через две пришел ответ от военного министерства Англии. Мне сначала сообщили, что английское правительство охотно принимает мое предложение относительно поступления на службу в армию и спрашивает меня, где я желал бы предпочтительнее служить. Я ответил, что, обращаясь к ним с просьбой принять меня на службу в английскую армию, не ставлю никаких условий и предлагаю использовать меня так, как оно найдет это возможным. Что касается того, почему я выразил желание поступить в армию, а не во Флот, то я знал хорошо английский Флот, знал, что английской Флот, конечно, не нуждается в нашей помощи.

<…>

А.В. Колчак — А. Тимиревой :

… Наконец, очень поздно пришел ответ, что английское правительство предлагает мне отправиться в Бомбей и явиться в штаб индийской.армии, где я получу указания о своем назначении, на месопотамский фронт.

Для меня это, хотя я и не просил об этом, было вполне приемлемо, так как это было вблизи Чериого моря, где происходили действия против турок и где я вел борьбу на море. Поэтому я охотно принял предложение и просил сэра Ч. Грина дать мне возможность проехать на пароходе в Бомбей.

А.В. Колчак — А. Тимиревой :

«Сингапур, 16 марта. (1918) Встречен распоряжением английского правительства вернуться немедленно в Китай для работы в Маньчжурии и Сибири . Оно нашло, что использовать меня там в видах союзников и России предпочтительно перед Месопотамией.»

…В конце концов, мне удалось в 20-х числах января, после долгих ожиданий, уехать на пароходе из Иокогамы в Шанхай, куда я прибыл в конце января. В Шанхае я явился к нашему генеральному консулу Гроссу и английскому консулу, которому вручил бумагу, определяющую мое положение, просил его содействия устроить меня на пароходе и доставить меня в Бомбей в штаб месопотамской армии. С его стороны было сделано соответствующее распоряжение, но пришлось долго ждать парохода. …

При встрече с первыми «белыми» в Шанхае, приехавшими за оружием, Колчак отказывает в помощи, ссылаясь на свой уже новый статус и связанные с ним обязательства:

Затем еще в Шанхае я впервые встретился с одним из представителей семеновского вооруженного отряда. Это был казак сотник Жевченко, который ехал через Пекин, был у нашего посланника, затем поехал в Шанхай и в Японию с просьбой оружия для отряда Семенова. В гостинице, где я остановился, он встретился со мной и сказал, что в полосе отчуждения произошло восстание против Советской власти, что во главе восставших стоит Семенов, что у него сформирован отряд в 2.000 человек, и что у них нет оружия и обмундирования, - и вот он послан в Катай и Японию просить о предоставления ему возможности и средств закупить оружие для отрядов.

Он меня спрашивал, как я отношусь к этому. Я ответил, что как бы я ни относился, но в данный момент я связан известными обязательствами и изменить своего решения не могу. Он сказал, что было бы очень важно, если бы я приехал к Семенову поговорить, так как нужно, чтобы я был в этом деле. Я сказал:

«Вполне сочувствую, но я дал обязательство, получил приглашение от английского правительства и еду на месопотамский фронт».

С своей точки зрения, я считал безразличным, буду ли я работать с Семеновым, или в Месопотамии, - я буду исполнять свой долг по отношению к родине.

Как же Колчак всё-таки попал в Россию. Каким ветром «занесло»?

Из Шанхая я уехал на пароходе в Сингапур. В Сингапуре ко мне прибыл командующий войсками генерал Ридаут приветствовать меня, передал мне срочно посланную на Сингапур телеграмму от директора Intelligence Departament осведомительного отдела военного генерального штаба в Англии.

Телеграмма эта гласила так: английское правительство приняло мое предложение , тем не менее, в силу изменившейся обстановки на месопотамском фронте (потом я узнал, в каком положении дело, но раньше я но мог этого предвидеть), считает в виду просьбы, обращенной к нему со стороны нашего посланника кн. Кудашева, полезным для общего союзнического дела, чтобы я вернулся в Россию, что мне рекомендуется ехать на Дальний Восток начать там свою деятельность, и это с их точки зрения является более выгодным , чем мое пребывание на месопотамском фронте, тем более, что там обстановка совершенно изменилась.

Обратим внимание еще на одно свидетельство того, что то, чего добивался Колчак:

« я прошу принять меня в английскую армию на каких угодно условиях» — свершилось .

Я сделал уже более половины пути. Это меня поставило в чрезвычайно тяжелое положение, прежде всего материальное - ведь мы все время путешествовали и жили на свои деньги, не получая от английского правительства ни копейки, так что средства у нас подходили к концу и такие прогулки нам были не по карману. Я тогда послал еще телеграмму с запросом: приказание это или только совет, который я могу не исполнить. На это была получена срочная телеграмма с довольно неопределенным ответом: английское правительство настаивает на том, что мне лучше ехать на Дальний Восток, и рекомендует мне ехать в Пекин в распоряжение нашего посланника кн. Кудашева. Тогда я увидел, что вопрос у них решен. Подождавши первого парохода, я выехал в Шанхай, а из Шанхая по железной дороге в Пекин. Это было в марте или апреле 1918 г.

<…>

То есть, Колчак подчинился приказу, а не по зову души поехал в Россию.

А про материальные трудности — ну что же, действительно, вопрос логичный, без зарплаты работать могут только сильные романтики и энтузиасты.

* Василий Михайлович Альтфатер — контр-адмирал Русского Императорского флота, первый командующий РККФ РСФСР

О Колчаке и колчаковцах

В рамках пропаганды «белого» движения и искажения истории сегодня создается множество художественных произведений. Одно из таких произведений — фильм «Адмиралъ».

Белый офицер, адмирал, патриот, герой… Такой симпатичный Хабенский Колчак не может быть плохим. Не может быть неправ. Неправы, значит, большевики. — Именно такую цепочку рассуждений предлагают нам авторы этого художественного фильма.

Но это все неправда!

Правда заключается в том, что исторический Колчак очень мало похож на художественного.

1918 г. В ноябре Колчак с благословения англичан и французов объявил себя диктатором Сибири. Адмирал – раздражительный человечек, о котором один из его коллег писал:

«больной ребенок… безусловно неврастеник… вечно под чужим влиянием», – обосновался в Омске и стал именовать себя «верховным правителем России».

Бывший царский министр Сазонов, называвший Колчака «русским Вашингтоном», незамедлительно стал его официальным представителем во Франции. В Лондоне и в Париже ему расточали похвалы. Сэр Самюэль Хор снова объявил во всеуслышание, что Колчак – «джентльмен». Уинстон Черчилль утверждал, что Колчак «честен», «неподкупен», «умен» и «патриот». «Нью‑Йорк таймс» видела в нем «сильного и честного человека», опирающегося на «прочное и более или менее представительное правительство».

Колчак с иностранными союзниками

Союзники, а в особенности англичане, щедро снабжали Колчака боеприпасами, оружием и деньгами.

«Мы отправили в Сибирь, – гордо сообщал командующий английскими войсками в Сибири генерал Нокс, – сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни тысяч комплектов обмундирования и пулеметных лент и т. д. Каждая пуля, выпущенная русскими солдатами в большевиков в течение этою года, была изготовлена в Англии, английскими рабочими, из английского сырья и доставлена во Владивосток в английских трюмах».

В России в то время распевали песенку:

Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель Омский!

Командующий американскими экспедиционными силами в Сибири генерал Гревс, которого трудно заподозрить в симпатии к большевикам, не разделял восторга союзников в отношении адмирала Колчака. Каждый день офицеры его разведки снабжали его новыми сведениями о царстве террора, которое учредил Колчак. В армии адмирала было 100 тыс. солдат, и новые тысячи людей вербовались в нее под угрозой расстрела. Тюрьмы и концентрационные лагери были набиты до отказа. Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением.

Один из помощников Колчака, бывший царский офицер по фамилии Розанов, издал такой приказ:

1. Занимая деревни, ранее занятые бандитами (советскими партизанами), требовать выдачи вожаков движения, а там, где вожаков не удается найти, но имеется достаточно данных, свидетельствующих о их присутствии, расстреливать каждого десятого жителя.
2. Если при прохождении войск через город население не сообщит войскам о присутствии противника, взимать денежную контрибуцию без всякой пощады.
3. Деревни, население которых оказывает нашим войскам вооруженное сопротивление, сжигать, а всех взрослых мужчин расстреливать; имущество, дома, телеги и проч. конфисковать для нужд армии.

Рассказывая генералу Гревсу об офицере, издавшем этот приказ, генерал Нокс сказал:

«Молодец этот Розанов, ей‑богу!»

Тела рабочих и крестьян, расстрелянных колчаковцами

Наряду с войсками Колчака страну разоряли шайки бандитов, получавших финансовую поддержку от Японии. Главными их вожаками были атаман Григорий Семенов и Калмыков.

Полковник Морроу, командовавший американскими войсками в Забайкальском секторе, сообщил, что в одной деревне, занятой семеновцами, были злодейски убиты все мужчины, женщины и дети. Одних перестреляли, «как зайцев», когда они пытались бежать из своих домов. Других сожгли заживо .

«Солдаты Семенова и Калмыкова, – рассказывает генерал Гревс, – пользуясь покровительством японских войск, рыскали по стране, как дикие звери, грабя и убивая мирных жителей… Всякому, кто задавал вопросы об этих зверских убийствах, отвечали, что убитые были большевики, и, по‑видимому, такое объяснение всех удовлетворяло».

Генерал Гревс не скрывал отвращения, которое вызывали у него злодеяния антисоветских войск в Сибири, чем заслужил враждебное отношение со стороны белогвардейского, английского, французского и японского командования.

Американский посол в Японии Моррис во время своего пребывания в Сибири сообщил генералу Гревсу, что получил из государственного департамента телеграмму о необходимости оказания поддержки Колчаку в связи с американской политикой в Сибири.

«Вот видите, генерал, – сказал Моррис, – придется вам поддерживать Колчака».

Гревс ответил, что военный департамент не дал ему никаких указаний насчет поддержки Колчака.

– Этим ведает не военный, а государственный департамент, – сказал Моррис.

– Мною государственный департамент не ведает, – отвечал Гревс.

Агенты Колчака начали против Гревса травлю, чтобы подорвать его престиж и добиться его отозвания из Сибири. Стали распространяться слухи и выдумки, будто Гревс «обольшевичился», а его войска помогают «коммунистам». Пропаганда эта носила и антисемитский характер. Вот типичный образчик:

«Американские солдаты заражены большевизмом. По большей части это евреи из нью‑йоркского Ист‑Сайда, которые постоянно затевают беспорядки.

Английский полковник Джон Уорд, член парламента, состоявший при Колчаке политическим советчиком, публично заявил, что при посещении ставки американских экспедиционных сил он обнаружил, что «из шестидесяти офицеров связи и переводчиков более пятидесяти были русскими евреями».

Такого же рода слухи распространяли и некоторые соотечественники Гревса.

«Американский консул во Владивостоке, – вспоминает Гревс, – изо дня в день без всяких комментариев передавал по телеграфу в государственный департамент клеветнические, лживые, непристойные статьи об американских войсках, появлявшиеся во владивостокских газетах. Эти статьи, а также поклепы на американские войска, распространявшиеся в Соединенных Штатах, строились на обвинении в большевизме. Действия американских солдат не давали повода для такого обвинения… но его повторяли сторонники Колчака (и в том числе генеральный консул Харрис) применительно ко всем, кто не оказывал Колчаку поддержки».

В самый разгар клеветнической кампании в штаб генерала Гревса явился посланный от генерала Иванова‑Рынова, командовавшего колчаковскими частями в Восточной Сибири. Он сообщил Гревсу, что если тот обязуется ежемесячно давать армии Колчака 20 тыс. долларов, генерал Иванов‑Рынов позаботится о том, чтобы агитация против Гревса и его войск прекратилась.

Этот Иванов‑Рынов даже среди генералов Колчака выделялся как изверг и садист. В Восточной Сибири его солдаты истребляли все мужское население в деревнях, где, по их подозрениям, укрывали «большевиков». Женщин насиловали и избивали шомполами. Убивали без разбора – стариков, женщин, детей.

Жертвы Колчака в Новосибирске, 1919 г.

Раскопки могилы, в которой погребены жертвы колчаковских репрессий марта 1919 года, Томск, 1920 г.

Томичи переносят тела расстеленных участников антиколчаковского восстания

Похороны красногвардейца зверски убитого колчаковцами

Площадь Новособорная в день перезахоронения жертв колчаковцев 22 января 1920 г.

Один молодой американский офицер, посланный расследовать зверства Иванова‑Рынова, был так потрясен, что, закончив свой доклад Гревсу, воскликнул:

«Ради бога, генерал, не посылайте меня больше с такими поручениями! Еще бы немножко – и я сорвал бы с себя мундир и стал бы спасать этих несчастных».

Когда Иванов‑Рынов оказался перед угрозой народного возмущения, английский уполномоченный сэр Чарльз Эллиот поспешил к Гревсу выразить ему свое беспокойство за судьбу колчаковского генерала.

– По мне , – свирепо ответил ему генерал Гревс, – пусть приведут этого Иванова‑Рынова сюда и повесят вон на том телефонном столбе перед моим штабом – ни один американец пальцем не шевельнет, чтобы его спасти!

Спросите себя, почему в ходе Гражданской войны Красная Армия смогла победить прекрасно вооруженную и спонсируемую западными державами Белую Армию и войска 14 !! государств, вторгшихся в Советскую Россию в ходе интервенции?

А потому что БОЛЬШИНСТВО русского народа, видя жестокость, низость и продажность таких вот «колчаков», поддержало Красную Армию.источни

Колчак. Он такой душка…

Такой трогательный сериал был снят на народные деньги об одном из главных палачей русского народа времен гражданской войны прошлого века, что просто слезы наворачиваются. И до того же трогательно, прочувственно нам вещуют о сием радетеле за русскую землю. И походы через Байкал проводят памятные и молебны. Ну, просто благодать на душу нисходит.

Но почему-то жители территорий Росси, где геройствовал Колчак со товарищи, иного мнения придерживаются. Они вспоминают как целыми деревнями колчаковцы скидывали в шахты живых еще людей, да и не только это.

Кстати, почему это так царя батюшку-то чествуют наравне с попами и белыми офицерами? Разве не они царя шантажом отрешили от престола? Разве не они нашу страну ввергли в кровопролитие, предав свой народ, своего царя? Разве не попы радостно восстановили патриархию, сразу же после предательства ими государя? Разве не помещики и генералы хотели себе власти без контроля императора? Разве не они принялись организовывать гражданскую войну после успешного февральского переворота, организованного ими же? Разве не они русского мужика вешали и стреляли по всей территории страны. Это только Врангель, ужаснувшись гибелью русского народа, ушел из Крыма сам, все прочие предпочли резать русского мужика пока их самих не успокоили на веки.

Да, и помятуя о половецких князьях по фамиляим Гзак и Кончак, приводимым в Слове о Полку Игоревом, невольно напрашивается вывод, что Колчак им родня. Может потому и не стоит удивляться нижеследующему?

К слову, судить мертвых нет смысла, ни белых, ни красных. Но ошибок повторять нельзя. Ошибки же могут делать только живые. Потому уроки истории нужно знать на зубок.

Весной 1919 года начался первый поход стран Антанты и Соединенных Штатов Америки против Советской республики. Поход был комбинированным: он осуществлялся объединенными силами внутренней контрреволюции и интервентов. На собственные войска империалисты ухе не надеялись — их солдаты не хотели воевать против рабочих и трудящихся крестьян Советской России. Поэтому они делали ставку на объединение всех сил внутренней контрреволюции, признав основным вершителем всех дел в России царского адмирала Колчака А. В.

Американские, английские и французские миллионеры взяли на себя основную долю поставок Колчаку оружия, боеприпасов, обмундирования. Только в первой половине 1919 года США послали Колчаку более 250 тысяч винтовок, миллионы патронов. Всего за 1919 год Колчак получил от США, Англии, Франции и Японии 700 тысяч винтовок, 3650 пулеметов, 530 орудий, 30 самолетов, 2 миллиона пар сапог, тысячи комплектов обмундирования, снаряжения и белья.

С помощью своих иностранных хозяев Колчак к весне 1919 года сумел вооружить, одеть и обуть почти 400-тысячную армию.

Наступление Колчака поддерживала с Северного Кавказа и юга армия Деникина, намереваясь соединиться с колчаковской армией в районе Саратова с тем, чтобы совместно двинуться на Москву.

С запада наступали белополяки вместе с петлюровскими и белогвардейскими войсками. На севере и Туркестане действовали смешанные отряды англо-американских и французских интервентов и армия белогвардейского генерала Миллера. С северо-запада, поддерживаемый белофиннами и английским флотом, наступал Юденич. Таким образом, в наступление перешли все силы контрреволюции и интервентов. Советская Россия очутилась вновь в кольце наступающих вражеских полчищ. В стране было создано несколько фронтов. Главным из них был Восточный фронт. Здесь решалась судьба страны Советов.

4 марта 1919 года Колчак начал наступление против Красной Армии по всему Восточному фронту на протяжении 2 тысяч километров. Он выставил 145 тысяч штыков и сабель. Костяком его армии было сибирское кулачество, городская буржуазия и зажиточное казачество. В тылу Колчака находилось около 150 тысяч войск интервентов. Они охраняли железные дороги, помогали расправляться с населением.

Антанта держала армию Колчака под своим непосредственным контролем. При штабе белогвардейцев постоянно находились военные миссии держав Антанты. Французский генерал Жанен был назначен главнокомандующим всеми войсками интервентов, действующими в Восточной России и в Сибири. Английский генерал Нокс ведал снабжением колчаковской армии и формированием для нее новых частей.

Интервенты помогали Колчаку разработать оперативный план наступления и определили главное направление удара.

На участке Пермь — Глазов действовала самая сильная Сибирская армия Колчака под командованием генерала Гайды. Эта же армия должна была развивать наступление в направлении на Вятку, Сарапул и соединиться с войсками интервентов, действовавших на Севере.

жертвы Колчака и колчаковских головорезов

жертвы зверств колчаковщины в Сибири. 1919 г.

крестьянин, повешенный колчаковцами

Отовсюду с освобожденной от врага территории Удмуртии поступали сведения о зверствах и произволе белогвардейцев. Так, например, на Песковском заводе было замучено 45 человек советских работников, рабочих крестьян-бедняков. Они подвергались самым жестоким пыткам: у них вырезали уши, носы, губы, тела были во многих местах проколоты штыками (док. №№ 33, 36).

Насилиям, поркам и истязаниям подвергались женщины, старики и дети. Отбиралось имущество, скот, упряжь. Лошадей, которых дала Советская власть беднякам для поддержания их хозяйства, колчаковцы отбирали и отдавали бывшим владельцам (док. № 47).

Зверски был изрублен белогвардейской саблей молодой учитель села Зуры Петр Смирнов за то, что он попал навстречу белогвардейцу в хорошей одежде (док. № 56).

В селе Сям-Можге колчаковцы расправились с 70-летней старухой за то, что она сочувствовала Советской власти (док. № 66).

В селе Н. Мултане Малмыжского уезда на площади перед народным домом был в 1918 году похоронен труп молодого коммуниста Власова. Колчаковцы согнали на площадь трудящихся крестьян, заставили вырыть труп и публично издевались над ним: били по голове поленом, продавили грудь и, наконец, надев петлю на шею, привязали к передку тарантаса и в таком виде долго таскали по деревенской улице (док. № 66).

В рабочих поселках и городах, в избах бедняков-крестьян Удмуртии поднялся страшный стон от бесчинств и палачества колчаковцев. Например, за два месяца пребывания бандитов в Воткинске в одном только Устиновом Логу было обнаружено 800 трупов, не считая тех единичных жертв по частным квартирам, которые были уведены неизвестно куда. Колчаковцы грабили и разоряли народное хозяйство Удмуртии. Из Сарапульского уезда сообщали, что «после Колчака нигде и ничего буквально не осталось… После колчаковских грабежей в уезде наличие лошадей сократилось на 47 процентов и коров на 85 процентов…В Малмыжском уезде в одной лишь Вихаревской волости колчаковцы отобрали у крестьян 1100 лошадей, 500 коров, 2000 телег, 1300 комплектов упряжи, тысячи пудов хлеба и десятки хозяйств разграбили полностью».

«После захвата Ялуторовска белыми (18 июня 1918 г.) в нем были восстановлены прежние органы власти. Началось жестокое преследование всех, кто сотрудничал с Советами. Аресты и казни стали массовым явлением. Белые убили члена Совдепа Демушкина, расстреляли десять бывших военнопленных (чехов и венгров), отказавшихся им служить. По воспоминаниям Федора Плотникова, участника Гражданской войны и узника колчаковских застенков с апреля по июль 1919 года, в подвальном помещении тюрьмы был установлен стол с цепями и разными приспособлениями для пыток. Замученных людей вывозили за еврейское кладбище (ныне территория санаторного детского дома), где расстреливали. Все это происходило с июня 1918 г. В мае 1919 г. Восточный фронт Красной Армии перешел в наступление. 7 августа 1919 года освободили Тюмень. Чувствуя приближение красных, колчаковцы учинили зверскую расправу над своими узниками. В один из августовских дней 1919 года из тюрьмы вывели две большие группы заключенных. Одну группу — 96 человек — расстреляли в березняке (ныне территория мебельной фабрики), другую, в количестве 197 человек, зарубили шашками за рекой Тобол у озера Имбиряй…».

Из справки заместителя директора Ялуторовского музейного комплекса Н.М. Шестаковой:

«Считаю себя обязанной сказать, что зарублен колчаковскими шашками за Тоболом и мой дед Яков Алексеевич Ушаков, фронтовик Первой Мировой войны, Георгиевский кавалер. Моя бабушка осталась с тремя малолетними сыновьями. Моему отцу в ту пору было всего 6 лет… А скольких женщин по всей России колчаковцы сделали вдовами, а детей — сиротами, сколько стариков оставили без сыновьего присмотра?»

Потому закономерный итог (прошу заметить ни пыток, ни издевательств, просто расстрел):

«Мы вошли в камеру к Колчаку и застали его одетым — в шубе и шапке, — пишет И.Н. Бурсак. — Было такое впечатление, что он чего-то ожидал. Чудновский зачитал ему постановление ревкома. Колчак воскликнул:

— Как! Без суда?

Чудновский ответил:

— Да, адмирал, также как вы и ваши подручные расстреливали тысячи наших товарищей.

Поднявшись на второй этаж, мы вошли в камеру к Пепеляеву. Этот тоже был одет. Когда Чудновский зачитал ему постановление ревкома, Пепеляев упал на колени и, валяясь в ногах, умолял, чтобы его не расстреливали. Он уверял, что вместе со своим братом, генералом Пепеляевым, давно решил восстать против Колчака и перейти на сторону Красной Армии. Я приказал ему встать и сказал: — Умереть достойно не можете…

Снова спустились в камеру Колчака, забрали его и пошли в контору. Формальности закончены.

К 4 часам утра мы прибыли на берег реки Ушаковки, притока Ангары. Колчак все время вел себя спокойно, а Пепеляев — эта огромная туша — как в лихорадке.

Полнолуние, светлая морозная ночь. Колчак и Пепеляев стоят на бугорке. На мое предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки наперевес. Чудновский шепотом говорит мне:

— Пора.

Я даю команду:

— Взвод, по врагам революции — пли!

Оба падают. Кладем трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь. Так «верховный правитель всея Руси» адмирал Колчак уходит в свое последнее плавание…».

(«Разгром Колчака», военное издательство Министерства обороны СССР, М., 1969, стр.279-280, тираж 50 000 экз.).

В Екатеринбургской губернии, одной из 12 находившихся под контролем Колчака губерний, при Колчаке было расстреляно не менее 25 тысяч человек, перепорото около 10 % двухмиллионного населения. Пороли как мужчин, так и женщин и детей.

М. Г. Александров, комиссар красногвардейского отряда в Томске. Был арестован колчаковцами, заключен в томскую тюрьму. В середине июня 1919 г., вспоминал он, из камеры ночью увели 11 рабочих. Никто не спал.

«Тишину нарушали слабые стоны, которые доносились со двора тюрьмы, слышны были мольбы и проклятья… но через некоторое время все стихло. Утром уголовные нам передали, что выведенных заключенных казаки рубили шашками и кололи штыками на заднем прогулочном дворе, а потом нагрузили подводы и куда-то увезли».

Александров сообщил, что затем был отправлен в Александровский централ под Иркутском и из более тысячи там заключенных красноармейцы в январе 1920 г. освободили только 368 человек. В 1921–1923 гг. Александров работал в уездной ЧК Томской области. РГАСПИ, ф. 71, оп. 15, д. 71, л. 83-102.

Американский генерал В. Грэвс вспоминал:

«Солдаты Семенова и Калмыкова, находясь под защитой японских войск, наводняли страну подобно диким животным, убивали и грабили народ, тогда как японцы при желании могли бы в любой момент прекратить эти убийства. Если в то время спрашивали, к чему были все эти жестокие убийства, то обычно получали в ответ, что убитые были большевиками, и такое объяснение, очевидно, всех удовлетворяло. События в Восточной Сибири обычно представлялись в самых мрачных красках и жизнь человеческая там не стоила ни гроша.

В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами ».

Грэвс сомневался в том, чтобы можно было указать за последнее пятидесятилетие какую-либо страну в мире, где убийство могло бы совершаться с такой легкостью и с наименьшей боязнью ответственности, как в Сибири во время правления адмирала Колчака. Заключая свои воспоминания, Грэвс отмечал, что интервенты и белогвардейцы были обречены на поражение, так как «количество большевиков в Сибири ко времени Колчака увеличилось во много раз в сравнении с количеством их к моменту нашего прихода»

Доска Маннергейму в Питере есть, теперь будет Колчаку… Следующий — Гитлер?

Открытие мемориальной доски адмиралу Александру Колчаку , возглавившему Белое движение в Гражданской войне, состоится 24 сентября… Мемориальная доска будет установлена на эркере здания, где жил Колчак… Текст надписи утвержден:

«В этом доме с 1906 по 1912 год жил выдающийся русский офицер, ученый и исследователь Александр Васильевич Колчак».

Я не буду спорить о его выдающихся научных заслугах. Зато читала в мемуарах генерала Деникина, что Колчак требовал (под давлением Маккиндера), чтобы Деникин вступил в соглашение с Петлюрой (отдав тому Украину) для того, чтобы победить большевиков. Для Деникина родина оказалась важнее.

Колчак был завербован британской разведкой еще в бытность капитаном 1 ранга и командиром минной дивизии на Балтийском флоте. Произошло это на рубеже 1915-1916 года. Это уже была измена Царю и Отечеству, на верность коим он присягал и целовал крест!

Вы никогда не задумывались над тем, почему флоты Антанты в 1918 году спокойно вошли в русский сектор акватории Балтийского моря?! Ведь он же был заминирован! К тому же в сумятице двух революций 1917 г. минные заграждения никто не снимал. Да потому что проходным билетом при поступлении на службу британской разведки для Колчака явилась сдача всей информации о расположении минных полей и заграждений в русском секторе акватории Балтийского моря! Ведь именно он и осуществлял это минирование и у него на руках были все карты минных полей и заграждений!

Почему сибиряки восстали против Колчака?

История Сибири 20 века немыслима без истории партизанского движения в период колчаковщины. Много противоречивого сказано о красных партизанах. При доминировании Коммунистической партии народные восстания против Колчака объявляли большевистскими. Потом, после реабилитации адмирала (ему теперь памятники по Сибири стоят), бандитскими. Сейчас, малость охолонув от сиюминутных политических интерпретаций прошлого, вроде приходим к общему знаменателю. Но единого мнения о партизанском движении всё ещё нет.

Ниже субъективные заметки журналиста об исторической правде, как она ему видится после прочтения многочисленных источников и свидетельств.

Гражданская война в Кузбассе, да и во всей Сибири, началась с мятежа чехословацкого корпуса. Мятеж вспыхнул на всей территории Сибири, от Урала до Иркутска.

Несколько слов о корпусе. Он был сформирован из пленных. Принимал участие в военных действиях против Австро-Венгрии и Германии. После падения монархии в России формально числился в составе французской армии. По договорённости с новым российским правительством (сначала с буржуазным, а потом с советским) корпус подлежал выводу с территории России по Транссибу до Владивостока, а дальше военными транспортами морем – в Европу. Личному составу сохранили стрелковое оружие.

Первый эшелон благополучно добрался до Владика в начале 1918 года. Остальные растянулись по всему Транссибу. Пятьдесят тысяч вооружённых людей. Это в период, когда старая армия практически прекратила своё существование, а Красная армия только-только начала формироваться.

Вывод корпуса совпал с началом военной интервенции против Советской России со стороны, в том числе, Антанты. Центральное правительство отдало распоряжение о разоружении корпуса. Но исполнить такой приказ было практически невозможно. Восставший корпус свалил ещё слабую советскую власть.

В Кузбассе мятеж начался в Мариинске. Там стоял крупный чехословацкий отряд. К концу июля 1918 года весь Кузбасс оказался в руках мятежников.

Чехословаки привели к власти буржуазную интеллигенцию, проведшую выборы и создавшую коалиционное (без большевиков, однако) правительство в Омске, но ненадолго. Интеллектуалы и доктринёры призвали (как потом оказалось – на свою же голову) во власть адмирала Колчака, сначала военного министра, а потом, после разгона говорливой, но нерешительной эсеро-меньшевистской власти, провозгласившей на некоторое время Сибирскую республику, самозваного единоличного диктатора и "верховного правителя России".

Колчак был креатурой Антанты, точнее – Британии: его военные части экипировались из английских арсеналов, солдатские шинели и офицерские френчи были английские. И повадки по отношению к местному населению вполне колониалистские. Тогдашний военный министр Великобритании Черчилль после переворота в Омске откровенно заявил в парламенте: "Британское правительство призвало Колчака к бытию при нашей помощи, когда необходимость потребовала этого".

Общее количество интервентов на территории Сибири, помимо чехословаков, составило свыше 200 тысяч штыков. Это были: 10-тысячный американский корпус под командованием генерала Гревса; три японские дивизии общей численностью 120 тысяч человек (по официальным данным), расположившиеся за Байкалом; польская дивизия под командованием полковника Румши численностью 11 200 солдат и офицеров; два английских батальона, один из которых под командованием подполковника Уорда служил на охране Колчака; канадская бригада; французские части (1100 человек), в том числе авиационные; легион румын (4500 человек); несколько тысяч итальянцев под началом полковника Комосси; полк хорватов, словенцев и сербов; батальон латышей (1300 человек).

Сибирское крестьянство, составлявшее подавляющую часть населения, в основном безразлично отнеслось к свержению большевистских ревкомов. Но налоговые поборы при Колчаке выросли вчетверо с лишним по сравнению с царскими. Возникло недовольство и, как следствие, стычки с вооруженными отрядами, собиравшими те налоги. Параллельно Колчак начал мобилизацию в Белую армию. А воевать против своих в колчаковских налогово-карательных отрядах никто не хотел.

Реально союзниками Колчака стали только местные казаки – им в награду были увеличены земельные наделы на 100 десятин каждому.

Колчаковские опричники охотно зверствовали. Упомянутый выше американский генерал Гревс, ежедневно наблюдавший деяния казачьих атаманов в Восточной Сибири, вспоминал: "Солдаты Семенова и Калмыкова, находясь под защитой японских войск, наводняли страну подобно диким животным, избивали и грабили народ". И делал очень важное дополнение: "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами".

Правительство Колчака приняло чрезвычайный "закон о бунте". Все, кто был замечен в связи с "красными" (таковыми записали всех немонархистов, от идейных большевиков, анархистов, эсеров и меньшевиков, до просто сочувствующих и безразличных), подвергались репрессиям. Судили военно-полевыми судами в составе "троек" (вот откуда оно пошло, не из НКВД). Тюрьмы были переполнены. Создавались концентрационные лагеря (практика взята у британских колонизаторов, впервые освоивших это ноу-хау во время англо-бурской войны), в них к 1920 году одновременно содержалось более миллиона человек.

В сравнении с данными ВЧК Колчак репрессировал народу в 24 раза больше, чем "злые" чекисты в Советской России в течение всего периода Гражданской войны.

Замечу, что лагеря имелись в Кузбассе и в ближних к нему населённых пунктах: Омске, Томске, Новониколаевске, Барнауле, Бийске, Ачинске. Самый многочисленный был в Омске (33 тысячи человек), довольно крупный в Томске (11 тысяч заключённых). В Кузбассе было две тюрьмы для "политических": в Мариинске сидело чуть более тысячи человек, в Кузнецке – 292 человека.

Первый кузбасский и один из первых в Сибири партизанский отряд создал крестьянин села Святославка Мариинского уезда Пётр Лубков. Осенью 1918 года отряд нанес удар по эшелону чехов, охранявших станцию Мариинск, и затем отошел к станции Антибес. В декабре 1918 года в село Малопесчанка был послан карательный отряд для разгрома лубковцев. В бою были убиты командир карателей поручик Колесов и двое солдат. Позже, в бою около Святославки партизанами был уничтожен отряд прапорщика Соколовского.

В июне 1919 года в пределах Причернского края (так тогда называли обширную подтаёжную территорию на границе, прилегающую к Горной Шории и Салаирскому кряжу) возникает отряд Ивана Новосёлова. Немного позднее приходят партизаны под командованием Григория Рогова, которые до этого действовали в пределах Барнаульского и Бийского уездов. Соединившись, отряды начали действовать в местности по течению реки Чумыш. Отряд Рогова вырос в боях до пяти тысяч человек и к осени 1919 года освободил от колчаковцев значительную территорию.

Параллельно этим отрядам активно перемалывали колчаковцев другие народные армии. В целом партизанские соединения в конце 1919 - начале 1920 годов насчитывали в Сибири до 140 тысяч бойцов.

Вооружение было аховое. Пики. Охотничьи ружья, вплоть до капсюльных и даже кремнёвых. Использовали музейные крепостные орудия. И даже делали деревянные пушки. Одна из таких хранится в барнаульском краеведческом музее.

Партизанская война в Кузбассе продолжалось до прихода героической Пятой Красной армии, награждённой за освобождение Сибири от колчаковщины орденом Красного знамени.

Печатный аналог: Мышанский А.А. Отношение населения Сибири к «белому» режиму в период колчаковщины. // Гражданская война на востоке России. Проблемы истории.: Бахрушинские чтения 2001 г.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина; Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2001 C. 109–136.

Период гражданской войны по-прежнему привлекает внимание историков. Одним из основных вопросов остается вопрос понимания движущих сил революции и гражданской войны. В историческом переосмыслении нуждаются события 1919 г., поскольку этот этап гражданской войны имел решающее значение для ее исхода, а, следовательно, и для всей последующей истории нашей страны.

Борьба между большевиками и их противниками не сводилась лишь к вооруженному противоборству сторон. Гражданская война детерминировалась также социально-психологическим противоборством. В Сибири решающую роль в таком противоборстве играло отношение населения к антибольшевистскому режиму. Благоприятное или негативное отношение населения к власти обусловливало внутреннюю устойчивость антибольшевистских правительств: в период гражданской войны функционирование режима без поддержки со стороны массовых социальных групп было невозможно. В свою очередь, отношение населения к режиму могло служить также своеобразным индикатором эффективности проводившейся колчаковскими властями политики. Поэтому изучение роли социально-психологических факторов в истории гражданской войны, настроений населения и его отношения к существовавшей власти приобретают существенное значение.

В отечественной историографии роль социально-психологических факторов в период гражданской войны не нашла должного отражения. Отдельные указания на значимость общественных настроений населения в годы гражданской войны давались в работах Г. Х. Эйхе, Г. З. Иоффе, И. Ф. Плотникова, В. С. Познанского, С. Н. Покровского, Ю. В. Журова, В. А. Кадейкина и других отечественных историков . В работах российских историков постсоветского периода уделяется большее внимание роли политических настроений в период гражданской войны на востоке России . Однако приводимый в них фактический материал не сопровождается комплексным анализом.

1919 г. имел решающее значение для исхода всей гражданской войны. Именно в это время политические настроения населения и армии во многом определяли внутреннюю устойчивость антибольшевистского режима и способствовали его гибели.

В начале ХХ века в Сибири сформировалась сложная социальная структура. Количественно здесь преобладало сельское население — крестьянство и казачество. Однако в политической и — в значительной мере — экономической жизни доминировали сибирские города, население которых составляли средние городские слои — обыватели, а также представители буржуазии и пролетариата.

Ко времени революции и гражданской войны политическую ситуацию в обществе определяла еще одна социальная группа, появившаяся в ходе мировой войны, — армия. Состоявшая из выходцев разных слоев населения, армия в период гражданской войны стала самостоятельным социальным феноменом. Милитаризация общества была очень высока. Естественно, что настроения данной социальной группы имели важное, подчас решающее влияние на политическую жизнь страны, особенно после военного переворота в Омске 18 ноября 1918 г.

Российская армия адмирала А. В. Колчака в течение первой половины 1919 г. оставалась неизменно лояльной антибольшевистскому режиму, что служило одной из главных причин стабилизации политической жизни на востоке страны в этот период.

Вместе с тем, в настроениях офицерства колчаковской армии не было единства. Уже в начале 1919 г. возникла обширная прослойка офицерства, служившего в тыловых частях и многочисленных канцеляриях. Само существование такой группы «тыловиков» вызывало озлобленность среди фронтовых офицеров по отношению к власти и высшему командованию. Они по-прежнему были настроены антибольшевистски и расценивали наличие такой обширной группы тыловых офицеров как признак слабости режима. Неудивительно, что в среде сибирского фронтового офицерства, как докладывали сводки контрразведки, «шли упорные разговоры» о необходимости смещения А. В. Колчака и возможной его замене Д. Л. Хорватом, от которого они ждали лучшего отношения к нуждам армии .

Многим радикально настроенным офицерам адмирал Колчак казался слишком «левым». Такие офицеры высказывались за абсолютную диктатуру, что шло вразрез с общей политикой Колчака, как она была обозначена сразу после переворота 18 ноября .

Дополнительным фактором раздражения фронтового офицерства Сибири было назначение начальником штаба Верховного главнокомандующего генерала Д. А. Лебедева, прибывшего «для связи» от генерала А. И. Деникина. Посредственные, по мнению значительного числа офицеров, военные способности генерала Лебедева, наряду с его полководческими амбициями, раздражали фронтовое офицерство. Неудивительно, что именно его многие считали главным виновником поражений весенне-летнего наступления колчаковских армий в 1919 г.

Однако критика офицерством власти не имела, так сказать, «системного» характера, т. е. офицеры требовали лишь ужесточения внутренней политики без изменения политического строя.

Настроения широких солдатских масс Российской армии адмирала Колчака отличались известными особенностями. Отношение солдатской массы к антибольшевистскому режиму отличались в среде солдат-фронтовиков и военнослужащих тыловых гарнизонов.

Солдаты, оставленные служить в тылу, демонстрировали, как правило, антиправительственные настроения. Органы военной контрразведки Российской армии доносили о «неблагоприятных настроениях» в ряде тыловых гарнизонов к лету 1919 г.

Значительно более лояльное отношение к антибольшевистскому режиму и его борьбе с большевиками наблюдалось у солдат, служивших во фронтовых частях и подразделениях, что подтверждается анализом перлюстрированных военной контрразведкой солдатских писем .

Особое воодушевление солдат и офицеров колчаковской армии вызвало зимнее 1919 г. наступление в районе г. Перми. И хотя весной — летом 1919 г. «белые» армии на востоке России воевали с переменным успехом, воодушевление зимнего наступления поддерживало благоприятную психологическую атмосферу на фронте вплоть до начала серьезных поражений после провала летнего наступления 1919 г.

Таким образом, настроения как широких солдатских масс, так и офицерства в первой половине 1919 г. различались на фронте и в тылу. Солдаты тыловых гарнизонов были настроены антиправительственно. Фронтовое офицерство, солдаты-фронтовики были по-прежнему настроены антисоветски и были готовы поддерживать колчаковский режим в борьбе с большевиками. Критика офицерами-фронтовиками правительства не означала их перехода в оппозицию и не сказывалась на их готовности продолжать борьбу с советской властью. Такие настроения в действующей армии обеспечивали психологическую устойчивость фронта и в конечном итоге являлись фактором стабилизации всей внутриполитической ситуации на востоке России.

Во второй половине 1919 г. армия оставалась самой влиятельной группой сибирского населения. Психологическому состоянию воинских коллективов режимом уделялось самое большое внимание, так как от морального состояния армии во многом зависел исход гражданской войны.

Между тем психологический климат действующей армии подвергался двойному влиянию. С одной стороны, боевой дух военнослужащих был подвержен деморализующему психологическому воздействию отступления, которое началось в июне 1919 г. и продолжалось до осени. Длительное отступление отрицательно сказывается на психологической атмосфере любой армии; это время, когда вводить в бой новобранцев категорически не рекомендуется. С другой стороны, колчаковские армии терпели поражение в гражданской войне, которая предполагает высокую долю моральной убежденности в своей правоте военнослужащих каждой из сторон. Но во второй половине 1919 г. такая убежденность в армии Колчака характерна была лишь для части офицерства и военнослужащих-добровольцев. Эти внутренние факторы в значительной мере обусловливали тяжесть поражений «белых» армий летом и осенью 1919 г.

К этим внутренним психологическим факторам летом 1919 г. добавился внешний фактор. После отступления с территории Урала колчаковские армии оказались если не во враждебном, то, по крайней мере, в недоброжелательном, окружении. Между тем враждебность местного населения по отношению к армии в условиях гражданской войны всегда действует разлагающе. Таковы были основные социально-психологические детерминанты, определявшие во второй половине 1919 г. психологический климат в колчаковской армии.

О настроениях в армии летом — начале осени 1919 г. сообщали многочисленные армейские сводки. Военные чиновники и офицеры штабов, составлявшие такие сводки, обращали внимание на ухудшение психологической обстановки в войсках .

Интересным источником о настроениях офицерства в этот период являются частные письма офицеров, перлюстрированные военной цензурой и вошедшие в материал секретных сводок. В письмах офицеры жаловались на постоянную недоукомплектованность личным составом частей и подразделений действующей армии, высказывали недовольство безграмотностью высшего командования, указывали на психологическое и военное превосходство красной армии. Самая тревожная нота, которая отмечалась в большинстве писем, — неверие офицерства в возможность победы в гражданской войне .

Ухудшение психологического состояния офицерского корпуса отмечали многие современники. «Порыв наших офицеров и добровольцев значительно ослаб», — доносилось в сводке, подготовленной в штабе Верховного главнокомандующего для членов Совета министров Российского правительства в начале августа 1919 г. «Много нареканий на офицерские укомплектования, состоящие по преимуществу из насильно набранных и укрывавшихся от призыва офицеров и из вновь выпущенных юнкеров краткосрочных школ очень неудовлетворительного качества, — писал в своем дневнике министр российского правительства А. П. Будберг. — Жалуются, что при малейшей неустойке первыми сдают офицеры; объясняют это боязнью красного плена и недоверием к своим солдатам, обостряющимся всегда, когда часть попадает в опасное положение и надвигается вероятность ее плена или перехода на красную сторону» .

В ходе летнего отступления 1919 г. ухудшилось психологическое состояние солдатских масс. Частым явлением стало массовое дезертирство, особенно новобранцев-сибиряков. Эти факты дезертирства солдат-сибиряков подтверждались и в солдатских письмах . Кроме того, солдаты так же как и офицеры указывали на военное превосходство красной армии: «Дерутся красные так, что дай Бог, чтобы все наши войска дрались так. Мобилизованные сибиряки не желают драться и при сближении с неприятелем переходят на его сторону» .

Назревали конфликты и в армейских коллективах. Мобилизованные солдаты не доверяли солдатам-добровольцам. «Добровольцы наши сплошь и рядом избивались своими же, мобилизованными, которые после этого переходили к красным», — вспоминал впоследствии очевидец событий .

Психологическая атмосфера в отступающей армии всегда очень неустойчива, этот фактор многократно усиливался в период гражданской войны. «Сведения от привезенных с фронта раненых офицеров, даже с поправкой на неизбежное обострение пессимизма, самые тревожные, — отмечал Будберг в своем дневнике. — Пока был успех, солдаты шли вперед довольно охотно; но после первых недель поворота военного счастья в пользу красных настроение резко переменилось и началось массовое дезертирство… Сейчас большинство не желает воевать, не желает обороняться и пассивно уходит на восток, думая только о том, чтобы не нагнали красные; этот отступательный поток увлекает с собой немногие, сохранившие порядок и боеспособность части и отдельных с непоколебимым духом солдат и офицеров» .

Таким образом, высшее командование антибольшевистских вооруженных сил оставило фронт психологически не готовым к стремительному прорыву красной армии. Потеря горнозаводского Урала, население которого постоянно поддерживало контрреволюционные режимы и их вооруженные силы, длительное отступление, большие потери и враждебность местного населения нанесли тяжелый удар по морально-боевой готовности армии. Попытки «залатать дыры», вводя во фронтовые части новобранцев из числа крестьян, настроенных в этот период уже в большинстве своем против правительства, лишь ухудшили психологическую ситуацию на фронте.

Военное командование «белых» правильно оценивало опасность разложения фронта, но средство «излечения» психологической болезни армии было выбрано непродуманно. Недоукомплектовав армию, командование приняло решение о контрнаступлении в сентябре 1919 г. Данное наступление, начавшееся с ряда локальных побед и даже освобождения г. Тобольска, захлебнулось, и колчаковские армии покатились на восток. Такой исход операции во многом был детерминирован деморализованностью армии, о чем свидетельствуют и воспоминания участников этих событий и военные сводки колчаковской контрразведки .

Осенью 1919 г. особое опасение вызывали политические настроения офицеров Российской армии. Равнодушие и усталость стали охватывать все более широкие их слои. Офицерство утратило веру в грядущую победу, что свидетельствовало о высшей степени усталости всего офицерского корпуса. Но заменить их было некем. «Кошмарный месяц, ужасное наступление, хуже всякого поражения» — такие настроения преобладали к октябрю 1919 г. в армейской среде .

Очевидно, что с таким упадническим настроением ни одна армия в гражданской войне не могла вести эффективных боевых действий. Указывая именно на это обстоятельство, командование частей и соединений Российской армии требовало отвода своих формирований в тыл, на отдых, рассчитывая привести их в порядок. Однако условия сибирского тыла, население которого было настроено враждебно по отношению к колчаковскому правительству, еще больше разлагали армию .

Окончательный удар психологической устойчивости армии нанесло оставление Омска, разрушившее веру большинства офицерства в благоприятный для «белой» Сибири исход войны. «Фактически армия теперь сошла на задачу прикрытия эвакуации, — описывал фронтовые настроения после оставления Омска генерал Сахаров, — Армия свелась, в сущности, к целому ряду небольших отрядов, которые все еще были в порядке… Сохранилась организация, но дух сильно упал. До того, что проявлялись даже случаи невыполнения боевого приказа. На этой почве… генерал Войцеховский принужден был лично застрелить из револьвера командующего корпусом генерала Гривина» .

Сразу после эвакуации Омска в ноябре 1919 г. последовала серия мятежей офицеров, поддержанных эсерами с главной целью: прекратить гражданскую войну, заключить мир с большевиками и сохранить хотя бы то, что осталось от «белой Сибири». Так, 6–7 декабря 1919 г. в г. Новониколаевске полковник Ивакин, командир 2-го Барабинского полка «отдыхающей» армии генерала А. Н. Пепеляева, поднял мятеж «против правительства адмирала Колчака и за демократический мир». В качестве условий этого мира, по воспоминаниям генерала Русского, предлагалось заключить мир с большевиками, создать в Сибири условия для демократического управления и поставить во главе армий генерала Пепеляева . Восставшие выступили с прокламацией к армии, основной темой которой была ставка на усталость солдат и офицеров от гражданской войны: «Что нам до спасения России, когда 99 % не хочет ее, а кто хочет, он желает сделать ценою тысяч жизней других, но никак не своей… Будет, ни капли крови больше — и начнем переговоры с большевиками о мире в залитой братской кровью России. Этим мы в тысячу раз сделаем лучше для России, чем то, что хочет кучка болтунов — „созидателей великой России“. Бояться нечего: наши требования поддержат народ и братья чехословаки» . Восстание было подавлено частями под командованием генерала Войцеховского.

«После сдачи Омска, — вспоминал позднее генерал Русский, — обстановка складывалась так, что все чаще и чаще отчаяние закрадывалось в душу армии. Все чаще и чаще произносилось слово „мир“, проносилась мысль, что „большевики уже не те“» . «Восстание [Ивакина] было подавлено, но разложение в войсках прогрессирует», — резюмировал автор .

После Новониколаевска последовало выступление генерала Б. М. Зиневича в г. Красноярске. Генерал наивно предполагал заключить мир с большевиками и опереться на земства и «демократические организации» эсеровского толка. Это закончилось плачевно для него лично и, естественно, никакого эффекта не имело. И даже последовавший вслед за этим опыт Политцентра, бывший последней попыткой «выйти из гражданской войны», провалился: те, кто выступал с такими предложениями, имели за собой армию, не готовую сражаться даже за мир. Тем временем разложение армии продолжалось. В декабре 1919 г. даже в правительстве уже не было сомнения, что значительная часть офицерства не желает воевать .

Окончательно сломила боевую дисциплину офицерства гибель двухсот эшелонов с беженцами, женами и семьями военнослужащих, которые замерзли на Транссибирской магистрали. «Гибель эшелонов с семьями, — вспоминал впоследствии генерал М. И. Занкевич, — нанесла огромный моральный удар офицерству армии и была одной из причин быстрого и окончательного ее разложения» . Разложение достигло таких масштабов, что даже личный элитный батальон адмирала Колчака покинул его в г. Нижнеудинске Иркутской губ.

Таким образом, в течение месяца, с середины ноября — момента сдачи Омска — до середины декабря 1919 г., армии адмирала Колчака прекратили свое существование во многом по внутренним причинам. Основной из этих причин стало нежелание большинства офицеров и солдат воевать за идеалы «белой» России или их неверие в победу. Лишь небольшая часть армии, состоявшая в основном из добровольцев Урала, оказалась достаточно устойчивой и под общим именем «каппелевцев» пробилась на Дальний Восток, чтобы продолжить борьбу с большевизмом .

Настроения армии во второй половине 1919 г. имели решающее значение для исхода гражданской войны в Сибири. Под влиянием различных факторов политического, экономического, социально-психологического и военного характера большинство армии оказалось неспособно к ведению боевых действий против наступавшей красной армии. При этом солдаты и офицеры «белой» армии, уставшие от бесконечной гражданской войны, сделали свой выбор в пользу мира, что и предопределило окончание войны.

Большинство городского населен Сибири на протяжении первой половины 1919 г. было настроено консервативно. Со всей очевидностью это обнаружилось во время выборов в органы городского самоуправления: на выборах убедительную победу одержали представители домовладельцев . Вместе с тем, результаты выборов продемонстрировали нарастание равнодушия большинства обывателей к политической и общественной жизни, в том числе к исходу гражданской войны. Проявлялось это в повсеместном абсентеизме: в выборах приняло участие лишь 30 % избирателей в Иркутске, 28 % в Шадринске, 20 % в Кургане .

Разочарованность и равнодушное отношение большинства городского населения Сибири к политической жизни и борьбе с большевиками не могли не настораживать органы колчаковской контрразведки. В апреле 1919 г. об этом неоднократно докладывала контрразведка штаба Верховного главнокомандующего . Между тем политическое руководство контрреволюции недооценивало серьезность происходивших изменений в массовом сознании. Лишь когда — после прекращения зимнего наступления, установления затишья в общественной жизни и неудачной денежной реформы — это проявилось в настроениях обывателей, многие государственные ведомства стали уделять данной проблеме значительно б(льшее внимание.

Такие настроения в условиях победы или хотя бы устойчивой военно-политической ситуации, в стабильной государственной системе вряд ли представляли бы угрозу режиму. В случае же ухудшения военной обстановки поведение населения оказывалось непредсказуемым. Это означало потенциальную потерю правительством Колчака опоры среди единственной социальной группы — населения городов Сибири, постоянно поддерживавшей антибольшевистские режимы.

Серьезные поражения колчаковских армий на фронтах летом 1919 г., поток беженцев, захлестнувший сибирские города — в основном представителей интеллигенции и обывателей Урала, взорвали внешне спокойную жизнь городов Сибири. Особенно травмировало психику людей осознание полной незащищенности перед лицом стремительно приближавшейся войны. То расстояние, которое Российская армия адмирала Колчака преодолевала в течение декабря 1918 — июня 1919 гг., теперь оказалось потеряно в считанные дни. Катастрофа была неминуемой, разочарование правительственной властью — всеобщим.

Правительство, как стало очевидно, не было готово к такой реакции населения. Попытки скрыть или дезавуировать масштабы поражений окончательно подорвали доверие обывателей к институтам власти. Гнев населения вызывала «популярная» армейская практика, когда население сдаваемых территорий узнавало о предстоящей эвакуации за несколько часов до прихода красной армии. Результатом становились паника и бегство значительной части городского населения в Сибирь без средств и необходимых вещей.

«Настроение населения в последние дни может быть охарактеризовано словами: паника и растерянность, — сообщала в начале августа 1919 г. сводка Осведомительного отдела штаба Верховного главнокомандующего. — Паника охватила не только прифронтовую полосу, но и глубокий тыл… Прибывающие с фронта беженцы рассказывают потрясающие подробности поголовного бегства населения из Перми, Екатеринбурга и других городов и сел» .

«В Екатеринбурге и Перми, — докладывала другая армейская сводка, подготовленная для членов Совета министров в конце августа — начале сентября 1919 г., — военные власти до самого последнего времени скрывали от населения истину и не допускали эвакуацию правительственных учреждений. Благодаря этому неудачному приему все учреждения и все население в последний час в полном беспорядке бросилось на железнодорожные пути. В результате — всюду невообразимый хаос. Более двухсот эшелонов совершенно забили линию от Екатеринбурга до Куломзино, препятствуя и даже совершенно остановив продвижение резервов, грузов и предметов снаряжения для армии. Огромные толпы беженцев двигаются пешим порядком вместе с войсками» .

Авторы сводок правильно оценивали опасность психологического воздействия поражений на фронтах на отношение населения Сибири колчаковским властям. «Эти рассказы [беженцев], а также ощущаемая обществом растерянность в действиях власти еще больше волнует население и подрывает в нем зыбкое доверие к Правительству. Общество больше не верит разговорам о стойкости фронта, о том, что Омск в безопасности, так как оно боится повторения истории Казани и Екатеринбурга» .

Осенью 1919 г. ситуация на фронте стала главной детерминантой политических настроений основных социальных групп населения Сибири. Когда в сентябре 1919 г. положение на фронте несколько стабилизировалось, произошли изменения в отношении обывателей к колчаковскому правительству. В сводках появилась информация об «успокоении тыла» . Но если и было возможным «преодоление паники», то общее недоверие к властям оставалось. Такое отношение населения к режиму проявилось, в частности, в том, что значительная его часть поддержала требования эсеровской оппозиции о смене государственного строя. Летом — осенью 1919 г. городские думы и губернские земские собрания выступили с резкими демаршами против политики колчаковского правительства. Иркутское земство демонстративно приветствовало опального генерала Гайду — «молодого вождя славянства, освободителя Сибири» . Одновременно впервые прозвучала идея заключения перемирия с большевиками .

Как представляется, население городов ждало от правительства восстановления стабильности на фронте и в тылу. Начавшееся в сентябре 1919 г. контрнаступление антибольшевистских армий такой стабильности не гарантировало, поэтому известие о нем вызвало воодушевление лишь в среде обывателей-беженцев с территории Урала, тогда как многие сибирские газеты оценивали его как авантюру. Призванное успокоить тыл и воодушевить армию, это наступление не только не достигло своих целей, но и подорвало у обывателей тот небольшой кредит доверия к власти, которым она еще обладала.

Провал Тобольского наступления осенью 1919 г. вновь стал катализатором массового недовольства деятельностью правительства в массе городских обывателей Сибири. Известие о сдаче Омска в ноябре 1919 г. для большинства населения городов послужило доказательством неспособности режима найти выход из трудной ситуации. Неблагоприятная политическая обстановка усугублялась нараставшим экономическим кризисом. Согласно докладу товарища главноуправляющего делами Совета министров К. П. Харитонова в начале декабря 1919 г., рост недовольства населения городов режимом адмирала Колчака провоцировался «во-первых, ужасающим финансовым кризисом; во вторых, баснословной дороговизной; в-третьих, надвигающимся голодом в… городах Сибири; в-четвертых, плохим известием с фронта» . Все это в совокупности обусловливало возникновение вакуума вокруг Российского правительства адмирала Колчака.

Немногочисленные до этого времени голоса в пользу заключения перемирия с красной армией стали приобретать массовую популярность. Антиправительственные настроения обывателей, которые были вызваны опасением наступления анархии, усталостью от войны и, как ни парадоксально, страхом перед большевиками, привели к популярности в городах лозунгов так называемой «третьей силы», представленной главным образом партией эсеров. «Третья сила» обещала населению договориться с большевиками. «Пусть правительство и союзники уходят, мы договоримся с большевиками, они признают самоопределение отдельных областей и примирятся с созданием свободной социалистической Сибири», — говорили эсеровские ораторы на митинге в Красноярске в декабре 1919 г.

Такие настроения обывателей Сибири сделали возможным сначала мятеж генерала Зиневича в Красноярске, а затем и установление власти Политцентра в Иркутске. «Настроение… правительственных служащих паническое, настроение обывателя таково, что кто бы ни поднял восстание, оно будет иметь успех», — сообщал в докладе Совету министров управляющий Иркутской губ. П. Д. Яковлев в конце декабря 1919 г.

Таким образом, во второй половине 1919 г., в условиях тяжелых поражений колчаковских армий на фронтах население тыловых городов, призванное нести основное бремя гражданской войны, отказало Российскому правительству адмирала Колчака в своей поддержке. Вместе с тем, возврата большевиков обыватели тоже не желали. Реализацией этой неопределенной позиции городских обывателей стало выдвижение на политическую сцену Сибири «третьей силы», в которой преобладающее влияние имела партия эсеров. Но такая позиция без поддержки армии была обречена на поражение.

Политические настроения сибирской буржуазии в первой половине 1919 г. определялись мероприятиями Российского правительства адмирала А. В. Колчака в экономической сфере. Основу их составило изменение отношения представителей данной социальной группы к колчаковскому режиму.

Тяжело ударила по интересам буржуазии Сибири налоговая политика колчаковского правительства. Согласно законодательству 1916 г., с торгово-промышленных предприятий и мелких промыслов взимался налог на прирост прибылей. Поправки 1917 г. к этому закону устанавливали возможность максимального обложения до 90 % прибыли при высоком уровне доходности предприятия. На практике это решение Временного правительства, законодательство которого безоговорочно признавалось всеми контрреволюционными правительствами Сибири, стало осуществляться лишь с начала 1919 г. и вызвало резкое недовольство предпринимателей. Результатом этого стала практика систематического уклонения от исполнения налога; казна стала недополучать даже те средства, которые она получала при прежнем порядке обложения. Поэтому уже в апреле 1919 г. размер максимального обложения вновь был понижен до 50 % прибыли .

Недовольство буржуазии вызывали и чрезвычайные налоговые сборы, которые вводились Российским правительством «на нужды армии» . Не оправдались надежды торгово-промышленников и на установление частной торговли спиртным: правительство восстановило винную монополию.

Законодательство Российского правительства допускало в чрезвычайных обстоятельствах применение государственными органами принудительных методов заготовок. В условиях гражданской войны эти методы потеряли свою исключительность, а весной 1919 г. даже приобрели централизованный характер, их масштабы резко увеличились. Принудительные меры использовались главным образом по отношению к частным и кооперативным торговым предприятиям. И хотя они не стали доминирующей формой заготовок, само их применение противоречило провозглашенным принципам уважения частной собственности и вызвало рост недовольства в среде предпринимателей .

Но главным мероприятием, которое послужило катализатором возникновения антиправительственных настроений буржуазии всего востока России, стал обмен «керенок» — денежных знаков образца 1917 г., эмиссию которых проводил в 1918–1919 гг. Народный комиссариат финансов в Москве. Целью реформы было установление единого эмиссионного центра восточной контрреволюции в Омске и сокращение размеров инфляции.

Представители буржуазии предлагали просто произвести обмен «керенок» на «сибирские» деньги. Правительственный же вариант, предусматривавший немедленное изъятие «керенок» из обращения, а возмещение за них откладывавший на потом, вызвал рост недовольства торгово-промышленников: представители Совета съездов торговли и промышленности воздержались при голосовании об одобрении проекта правительства , что было равносильно голосованию «против».

Недовольство буржуазии лишь усилилось после начала проведения реформы в жизнь. Из-за хаоса, установившегося в связи с изъятием денег, частные учреждения торговли прекратили работу: прервалось снабжение деревни промышленными товарами, а рабочих поселков — продовольствием . Наиболее пострадали от обмена денег предприниматели Дальнего Востока, особенно зарабатывавшие на торговле с Китаем. На территории Китайской республики, которая была наводнена российскими денежными знаками, было открыто лишь несколько обменных пунктов, что делало обмен денег практически невозможным. Тем не менее правительство объявило об успешном обмене «керенок» в Китае .

Одним из следствий денежной реформы и других мероприятий правительства в экономической сфере стало разочарованность предпринимателей от политики контрреволюционных режимов в экономической сфере. Многочисленные сводки первой половины 1919 г. продемонстрировали «похолодание» в отношениях между властью и предпринимателями: агенты власти, органы массовой информации стали обвинять буржуазию в «эгоизме», «преследовании лишь своих интересов» и т. п. «Современные представители торгово-промышленного класса не в состоянии, видимо, стать выше личных интересов», — сообщалось в агентской телеграмме в июне 1919 г. Буржуазию обвиняли в невыполнении своих обещаний. «По настойчивым представлениям торгово-промышленных кругов Правительство отменило монополию на хлеб, мясо и масло, — сообщалось в июне 1919 г. в сводке МВД, предназначенной для печати, — и в результате свободной торговли цены на эти предметы быстро повысились, и усилилась спекуляция. Не таких результатов вправе были ожидать и государство, и общество от свободной торговли, добиваясь которой торгово-промышленники обещали содействовать экономической жизни страны» .

Таким образом, в первой половине 1919 г. мероприятия контрреволюционного правительства в экономической сфере стали причиной возникновения недовольства к колчаковскому правительству со стороны предпринимателей. Прекратились прежде щедрые их ассигнования на поддержку армии . Предприниматели перестали оказывать реальную поддержку режиму.

Во второй половине 1919 г. предприниматели формально заявляли о своей лояльности режиму. Фактически же их отношение к Российскому правительству адмирала Колчака ухудшилось: именно во второй половине 1919 г. стали сказываться следствия его экономической политики.

Рост недовольства предпринимателей вызвала налоговая политика колчаковского режима. Налоговое законодательство Российского правительства предусматривало высокое обложение доходов буржуазии и частных торговых предприятий . Недовольство буржуазии вызывали и чрезвычайные налоги «на нужды армии», рост силового, административного вмешательства властей в деятельность товарного рынка, усугублявшегося неэффективностью подобных методов, массовой коррупцией чиновников. Во многом следствием этого стал перевод предпринимателями своих капиталов в теневую сферу экономики и развитие нелегальных форм торговли.

При этом торгово-промышленный класс по-прежнему публично выступал с поддержкой действий Российского правительства адмирала Колчака; фактически же сначала наиболее дальновидные или осторожные его представители, а затем и большинство предпринимателей перестали верить в возможность благоприятного для правительства Колчака исхода гражданской войны. Такая позиция буржуазии не осталась незамеченной современниками. «В лучшем случае власть имела за себя торгово-промышленный класс, если можно только серьезно говорить о такой опоре в лице класса, который и в самый острый момент не был способен отрешиться от основной мысли — о барыше», — писал в своих воспоминаниях видный член кадетской партии Л. А. Кроль .

Именно неудачи «белых» армий на фронте вызвали изменение отношения буржуазии к перспективам колчаковского режима. Уже в августе — сентябре 1919 г. началось изъятие капиталов из экономики Сибири и перевод средств на Дальний Восток, в Харбин или за границу. «Спекулянты», специализировавшиеся на доставке товаров с Дальнего Востока, к осени 1919 г. начали уменьшать объемы торговли, те из них, кто продолжал торговлю, подняли цену на свои товары в несколько раз. Уже в октябре 1919 г. предприниматели отказывались направлять грузы западнее Иркутска .

В период наибольших успехов войск генерала А. И. Деникина вновь возрос интерес торгово-промышленников к политической жизни страны. Появились призывы к укреплению диктатуры и борьбе даже с умеренными социалистами. Однако к ноябрю 1919 г. всякая политическая активность этой социальной группы прекратилась в связи с началом поражений деникинских армий под Москвой.

После сдачи Омска в ноябре 1919 г. войскам красной армии коммерческая деятельность торгово-промышленников в «белой» Сибири фактически была свернута. Предприниматели стали покидать пределы региона, выезжать на Дальний Восток и за границу.

Таким образом, во второй половине 1919 г. буржуазия формально продолжала поддерживать все инициативы правительства. Однако вследствие неэффективной экономической политики правительства, с одной стороны, и неверия предпринимателей в перспективу победы колчаковского режима в гражданской войне, — с другой, буржуазия фактически оставалась в оппозиции к власти. Значительная ее часть предпочла покинуть страну. Такая позиция предпринимателей во многом способствовала экономическому и политическому ослаблению режима.

В первой половине 1919 г. пролетариат Сибири находился в оппозиции к колчаковскому режиму, что отмечалось как в донесениях контрразведывательных органов, так и в воспоминаниях современников.

Главной причиной нарастания негативного отношения пролетариата Сибири к режиму Колчака было ухудшение социального и экономического положения рабочих на фоне умело построенной большевистской пропаганды об успехах социалистического строительства в Советской России, весьма популярной в рабочей среде. Благодаря этим факторам настроения даже той части пролетариата, которая готова была мириться с существованием контрреволюционного правительства — железнодорожных рабочих, начали изменяться в сторону оппозиции антибольшевистской власти. «Что касается настроений железнодорожных рабочих, то должен доложить, что сравнительно небольшая их часть является сторонниками большевизма, а остальные представляют вполне инертную массу. Но это положение легко может измениться в худшую сторону ввиду недовольства рабочих на почве недостаточной заботливости Министерства путей сообщения в деле правильной оплаты труда и полного отсутствия заботливости того же министерства в вопросе снабжения рабочих продуктами первой необходимости, что часто создает для рабочих невозможные условия жизни», — писал в апреле 1919 г. начальник военных сообщений сибирского района . На нестратегических или менее значимых предприятиях разных форм собственности ситуация была еще хуже.

Опасения начальника военных сообщений не были беспочвенными. «Сильнее всего брожение среди железнодорожников», — сообщалось в обзоре политических настроений, подготовленном для Осведомительного отдела штаба Верховного главнокомандующего в июле 1919 г.

На прямую связь роста антиправительственных настроений в социальной группе пролетариата и его тяжелого экономического положения указывали и письма рабочих в адрес колчаковского министерства труда. В таких письмах «редко затрагивались вопросы политического характера… В письмах содержатся постоянные жалобы на дороговизну, на тяжесть условий жизни, переходящие временами в явные симпатии к большевикам, которые создают, по мнению рабочих, благосостояние рабочего класса. Эти надежды заставляют некоторых рабочих ждать прихода большевиков „как светлого дня“», — сообщалось в одной из летних сводок Военного Цензурно-контрольного бюро штаба Верховного главнокомандующего .

Несмотря на свою революционность пролетариат Сибири в первой половине 1919 г. редко принимал участие в городских восстаниях против колчаковского режима даже тогда, когда леворадикалы призывали его к таким действиям. Так, например, в январе 1919 г. во время солдатского восстания в Бодайбо рабочие депо и железной дороги, «обсудив вопрос о создавшемся в городе положении, выступили резко против своего участия в восстании» солдат гарнизона города. Это решение рабочих Бодайбо отрезвляюще подействовало и на восставших солдат: «Почувствовав себя лишенными поддержки, солдаты начали разбегаться», — сообщалось в сводке с места событий .

Более активно поддерживалась рабочими другая форма протеста — забастовки. В первой половине 1919 г. забастовки были нередким явлением. Стачки рабочих водного транспорта, железнодорожников, забастовки и конфликты между рабочими и администрацией на Ленских приисках и Черемховских угольных копях, в Кузбассе вызывали большой общественный резонанс, наносили существенный вред социально-экономической и политической устойчивости режима адмирала Колчака . Запрет правительством весной 1919 г. всех забастовок, в том числе имевших экономический характер, еще больше обострил взаимоотношения власти и пролетариата. Отныне любая забастовка принимала политический характер, так как имела черты борьбы с колчаковским правительством, запретившим стачки .

Ярким проявлением оппозиционности пролетариата стало массовое неучастие рабочих в выборах в органы местного самоуправления в городах Сибири. Свидетельства подобного поведения рабочих приходили отовсюду, даже из Иркутской губ., известной своими либеральными порядками. Рабочие практически не приняли участия в выборах городской думы г. Иркутска в мае 1919 г. Управляющий Иркутской губ. П. Д. Яковлев сообщал, что такая же ситуация сложилась и в рабочих поселках, где «наблюдается бойкот земства» .

Но даже участие рабочих в выборах представительных органов не гарантировало нормальной работы этих учреждений. Получив в них значительное число мандатов, представители пролетариата могли саботировать их работу. Так, рабочие сорвали открытие земского собрания в Бодайбо, где незадолго до того состоялось подавление масштабной забастовки. «Не могло состояться открытие сессии Бодайбинского уездного земского собрания [в связи с] неприбытием кворума земских гласных. Отсутствовали гласные рабочие», — сообщалось в агентской телеграмме МВД в начале июня 1919 г.

Такое поведение большинства рабочих Сибири дестабилизировало внутриполитическую обстановку в стране, служило причиной постоянной нервозности в городах. Бойкот земских и городских дум со стороны рабочих подрывал саму идею представительности, которую эти органы призваны были олицетворять, что не способствовало, в свою очередь, укреплению антибольшевистского режима.

Начало успешного наступления красной армии в июле 1919 г. сопровождалось вспышками забастовочного движения пролетариата Сибири. Возобновилась завершившаяся лишь 3 июля политическая забастовка угольщиков в Черемхове . «Настроение их большевистское, — сообщалось в сводке МВД о бастующих шахтерах, — ожидают прихода большевиков, к которым они могли бы примкнуть» .

Не прекращались забастовки горняков Кузбасса. К 4 августа забастовали рабочие на шахтах «Южная» и «Центральная», акционерного предприятия «Копикуз» в Кузнецком бассейне. Забастовка, помимо чисто политических причин, была вызвана повышением вдвое цен на хлеб, задержкой зарплаты за июнь и июль, а затем выдачу ее бонами, выпущенными обществом «Копикуз», которые нигде, кроме потребительских предприятий того же общества, не принимались .

В сентябре 1919 г. забастовка охватила прииски крупнейшего золотодобывающего предприятия «Лензото». Волнения рабочих перекинулись на Бодайбинскую железную дорогу .

Угроза постоянных забастовок рабочих вынуждала колчаковское правительство сосредоточивать в горняцких районах воинские подразделения. Постоянно воинские части были размещены на Кольчугинском, Кемеровском и Анжерском рудниках. До апреля 1919 г. район Анжерских и Судженских копей охранялся гарнизоном в 65 чел. железнодорожной охраны, эшелоном чехословацких войск и милицией до 90 чел. Во второй половине 1919 г. ситуация изменилась. С началом поражений колчаковских армий на фронтах здесь происходит рост антиправительственных настроений. «Происходит брожение в рабочих массах», — сообщал в Омск начальник Анжерской копи . С июля 1919 г. в связи с ростом антиправительственных настроений рабочих на копях был организован штаб контрразведки, усиленный вооруженным отрядом.

Сообщения о «большевистских настроениях» рабочих приобрели во второй половине 1919 г. массовый характер и поступали изо всех уголков Сибири64. В этих сообщениях, впрочем, указывалось, что тяжелым экономическим положением рабочих пользовались большевистские агитаторы, которые «обращают чисто экономические выступления в политические» . Непримиримая враждебность пролетариата антибольшевистскому режиму становилась очевидной и для сибирской общественности .

По мере нарастания неудач колчаковских армий на фронте росло количество забастовок рабочих. Чешский майор Кошек объяснял даже появление знаменитого чехословацкого меморандума в декабре 1919 г. опасением забастовок железнодорожников, которые могли бы спровоцировать задержку эвакуации союзных эшелонов из России .

После омской катастрофы рабочие принимали активное участие во всех антиколчаковских выступлениях — как большевистских, так и эсеровских. Они также поддержали выступление генерала Зиневича в Красноярске . Пролетариат Черемхово, Иркутска, «настроенный большевистски», поддержал восстания, организованные эсеровским Политцентром . Однако после победы антиколчаковских эсеровских выступлений, в формировавшихся советах большевики получали большинство мест именно благодаря поддержке пролетариата Сибири.

Таким образом, во второй половине 1919 г. революционные настроения рабочих играли важную роль в общественной жизни второй половины 1919 г. в Сибири и были реализованы в ходе их забастовок и выступлений. Поддержка рабочими антиколчаковских восстаний под руководством эсеров была временной. После свержения колчаковской администрации рабочие способствовали переходу власти в руки большевиков.

В первой половине 1919 г. наметился заметный рост антиправительственных настроений всех слоев крестьянства Сибири, спровоцированный проблемами, возникшими во взаимоотношениях колчаковских властей и сельского населения Сибири.

Самой существенной проблемой для крестьянства, да и всего сибирского общества первой половины 1919 г. была нехватка денежных знаков мелкого достоинства. Действительно, недостаток разменных средств приводил к застою в торговле и росту цен, что больно било по сельхозпроизводителям в условиях нараставшего товарного голода. Неспособность властей решить эту проблему, внедрение денежных суррогатов во многих районах Урала и Сибири, конфискационный характер денежной реформы весной 1919 г. приводили к падению авторитета правительства в среде сибирского крестьянства .

Другая насущная проблема сибирской деревни, возбуждавшая крестьянское население против контрреволюционной власти, — репрессии против самогоноварения. Агенты на местах сообщали, что «правительственные отряды, боровшиеся с самогоноварением, вызывали озлобленность крестьянства» Сибири .

Серьезной проблемой правительства оставалось взыскание податей, особенно земских платежей. Возмущал крестьянство и рост размера податей, вызванный инфляцией, а также практика сбора недоимок за 1917–1918 гг., что они считали «беззаконием» .

Среди факторов — раздражителей крестьянства было и непродуманное решение правительства о сборе среди населения обмундирования для армии. Ни средствами, ни подготовленными кадрами для решения этой задачи правительство не располагало, но негативных последствий было больше чем достаточно. «Сколько правительство восстановило людей против себя отбиранием шинелей, а много ли отобрали? — Каких-нибудь 5–10 %, а 90 % опять же носят и хвастают, что не нужно поддаваться буржуям, они всех голыми оставят, — писал в адрес П. В. Вологодского один крестьянин Енисейской губ. — В конце концов, может получиться то же и с податями…» — заключал автор письма . Вышеперечисленные мероприятия колчаковского правительства явились, во-многом, причиной новых крестьянских антиправительственных выступлений в первой половине 1919 г.

Восстания дестабилизировали политическую обстановку в Сибири. При этом «агитацию» в пользу восставших зачастую проводили агенты правительства. Действия правительственных карательных отрядов вызывали недовольство местного населения. «Вообще правительственные войска до того действуют вяло [против повстанцев. — А. М.], что становится обидным, но зато они энергично порют мирных жителей и расстреливают без суда и следствия и даже обирают мирных жителей и лишь плодят большевиков; вообще весь край крайне недоволен правительственными отрядами… А когда налетит шайка, — убила, разграбила, — а от правительства нет никого, к чему же это поведет…» — жаловался в Омск в мае 1919 г. алтайский крестьянин . Восстания провоцировали рост в крестьянстве антиправительственных настроений.

Критическое отношение к колчаковскому правительству отмечалось и в донесениях агентов власти. В сводках штаба Верховного главнокомандующего, описывавших обстановку в стране, важное место уделялось анализу причин роста антиправительственных настроений крестьянства. Среди причин армейские аналитики называли «действия карательных отрядов», «расправы с невинными» и «отдельные распоряжения правительства», такие как «аннулирование керенок», «взыскание недоимок и вообще податей», а также мобилизации .

В первой половине 1919 г. обострились взаимоотношения казачьего и переселенческого крестьянского населения Сибири. Назревавшее в крестьянстве, главным образом среди крестьян-новоселов, недовольство привилегированным положением казачества, его обеспеченностью землей грозило расширением внутреннего фронта гражданской войны — между крестьянами и казаками. Сначала в резолюциях сельских сходов, а затем и в решениях руководства повстанческих групп появились требования «уравнять казаков с крестьянами» . В случае неисполнения этих требований повстанцы грозили «перерезать всех казаков и офицеров» . Одновременно участились случаи погромов казачьих станиц. Эта практика, впрочем, не получила тогда массового распространения.

В первой половине 1919 г. изменилось отношение крестьянства и к большевизму. «Большевики меньше грабили», — утверждали многие крестьяне. К сообщениям о зверствах большевиков в Европейской России крестьяне относились с явным недоверием, крестьян-беженцев с Урала и Поволжья упрекали в неискренности или же пытались оправдывать репрессии большевиков .

Серьезные военные поражения колчаковских армий летом 1919 г. продемонстрировали слабость контрреволюционной власти. Именно слабость колчаковского режима, который не смог ни навести «порядка» в деревне, как его понимали крестьяне, ни защитить там своих сторонников, ни, наконец, одержать победу над своими идейными противниками на фронтах гражданской войны, привела к росту антиправительственных настроений в крестьянской среде. Усталость от войны также обусловила симпатии крестьянства к большевикам .

В период с сентября по декабрь 1919 г. недовольство охватило широкие слои крестьянства — как старожилов, так и переселенцев. Ю. В. Журов в монографии «Гражданская война в Сибирской деревне» даже делает вывод об образовании в конце 1919 — начале 1920 гг. «общекрестьянского антиколчаковского фронта» . По-видимому, говорить о существовании «фронта» не стоит: несмотря на массовость крестьянских восстаний второй половины 1919 г в них участвовало далеко не все крестьянство Сибири. Но неоспоримым представляется тот факт, что в целом критическое отношение к режиму Колчака охватило практически все слои крестьянского населения Сибири.

Определенную специфику в этот период представляли собой настроения крестьянства в повстанческих районах Сибири. Так, в докладе разведывательного отделения Иркутского военного округа в конце ноября 1919 г. давался обзор политических настроений крестьянского населения Степно-Баджейского повстанческого района. Согласно этому докладу все население волостей, охваченных восстанием, как старожилы, так и переселенцы, было настроено резко антиправительственно.

По мере удаления от района восстания прослеживается разница в оценке политической ситуации крестьянами-старожилами и переселенцами. «Новоселы… в массе сочувствуют красным и пополняют контингент восставших, — сообщалось в докладе. — Население старожилов группируется главным образом в богатой Ирбейской волости; Ирбейская волость сорганизовала дружины и энергично борется с красными, не надеясь на помощь правительства» . Таким образом, если в очагах восстаний крестьяне-старожилы поддерживали повстанцев, то вне их они были скорее «за себя», пытаясь оградить свое хозяйство от гражданской войны, поборов и реквизиции обеих воевавших сторон. Генерал Сахаров, рассказывая о разговорах с крестьянами во время «ледяного похода» каппелевцев на восток, также приводил свидетельства о враждебном равнодушии крестьян-старожилов как к «белым», так и к «красным» .

На особую устойчивость старожильского крестьянства против пропаганды повстанцев указывали и военные сводки. «Наиболее устойчивым элементом против большевистской пропаганды являются коренные сибиряки», докладывала сводка Главного Военного Цензурно-контрольного бюро штаба Верховного главнокомандующего .

Переселенческое население, напротив, во второй половине 1919 г. открыто поддерживало большевиков. В Семипалатинской обл., где крестьяне-переселенцы преобладали, а общественные отношения осложнялись земельными спорами с казачеством и коренным казахским населением, крестьяне поддерживали все выступления повстанцев и оказывали сначала им, а затем и регулярной красной армии всяческую помощь. «Все местное население, — вспоминал впоследствии очевидец, офицер Южной армии генерала А. И. Дутова, — оказывало самую широкую помощь и поддержку красным партизанским отрядам» . О «большевистских настроениях» местного переселенческого крестьянства неоднократно докладывали в Омск управляющие Павлодарским, Усть-Каменогорским и Семипалатинским уездами Семипалатинской обл.

Кроме того, сибирское крестьянство во второй половине 1919 г. во многом было вынуждено помогать «красным» повстанцам. «Их больше боятся, а потому и служат им, а не нам», — объяснял причину такого поведения сибирского крестьянства в своем докладе начальник разведывательного отделения Иркутского военного округа .

Таким образом большинство крестьянства Сибири, — как старожилы, так и переселенцы — во второй половине 1919 г. было настроено антиправительственно. Однако если в районах крестьянских антиправительственных восстаний отношение старожилов и новоселов к колчаковским властям не различалось, то по мере удаления от них старожилы начинали относиться одинаково критически как к правительству Колчака, так и к повстанцам и советской власти. Но, перейдя в оппозицию к режиму Колчака, большинство крестьян объективно поддержали восстановление порядка, символом которого могла выступить в 1919 г. только советская власть.

Казаки в 1919 г. активно поддерживали режим адмирала Колчака, что позволяло использовать их прежде всего для борьбы с внутренними беспорядками. Участие казачества в подавлении крестьянских антиправительственных восстаний и выступлений служило причиной нарастания антагонизма между этими социальными группами. Восставшие крестьяне открыто обещали физически уничтожать всех казаков, «которые бы попали в их руки, без различия пола и возраста», — сообщалось в сводке с места событий .

Взаимная ненависть была настолько велика, что случаи погромов станиц, оставшихся без вооруженной защиты, действительно имели место. Чтобы обезопасить станицы «от нападений большевистских банд (в мае 1919 г.) Войсковой съезд Сибирского казачьего войска постановил просить сибирское войсковое правительство о поголовном вооружении казаков для самоохраны» .

Недоверие казаков к переселенческому крестьянскому населению выражалось и в их отношении к уездным земствам. Земства на территории Сибири согласно закону 1917 г. предусматривались как территориальные органы власти, их состав должен был избираться на одной территории как казаками, так и крестьянами — «иногородними». Казаков такое положение не устраивало — они опасались, что земства, составленные по несословному признаку, могут попытаться подобно советам 1917 — первой половины 1918 гг. подвергнуть ревизии сложившийся порядок распределения земельных ресурсов.

На протяжении 1917–1918 гг. казаки бойкотировали избрание земских органов самоуправления на территории Сибирского казачьего войска. В начале 1919 г. казаки продолжали требовать для себя «сословного земства», то есть создания обособленных земских органов для казаков, крестьян, горожан и т. п. Тогда эти требования не были удовлетворены. Ситуация получила свое развитие к маю 1919 г.

В мае 1919 г. Третий войсковой Круг фактически независимого от омских властей забайкальского казачества постановил, что войско должно выйти «из общего земства в силу особенностей казачьего быта (прямая демократия)», для избежания споров и фактического двоевластия между земскими и войсковыми органами управления и «из-за обременительности земских налогов» .

Выход сибирского казачества из земств не оформлялся юридически, но был фактически осуществлен: казаки проигнорировали выборы в органы местного самоуправления уездного и городского уровня. У Российского правительства адмирала Колчака не было ни сил, ни желания принуждать казаков к совместной работе с крестьянами в земствах. Тем не менее в первой половине 1919 г. казачество оставалось единственной массовой социальной группой населения Сибири, которая продолжала реально поддерживать режим адмирала Колчака.

С началом поражений на фронтах летом 1919 г, оставаясь в целом лояльными контрреволюционной власти, казаки стали претендовать на большее участие в политической жизни страны. В июле 1919 г. казаками поднимался вопрос о создании особого казачьего министерства, что, однако, не встретило сочувствия в Совете министров. Вместо этого в составе правительства был учрежден пост помощника военного министра по делам казачьих войск, на который был назначен представитель Уральского казачьего войска генерал Б. И. Хорошкин .

На одном из заседаний казачьей конференции в конце августа 1919 г. адмиралу Колчаку было сделано предложение ужесточить режим диктатуры, опираясь на казачество. «Выяснилось, — писал в это время А. П. Будберг в своем дневнике, — что казачья конференция, делавшаяся в последнее время все наглее и наглее, явилась к адмиралу и предложила ему принять на себя полную диктаторскую власть, подкрепив себя чисто казачьим правительством и оперевшись преимущественно на казаков» . Это предложение, впрочем, позднее было дезавуировано .

Невыполнение властями требований казачества становилось причиной их недовольства правительством. Так, по представлению атамана Б. В. Анненкова осенью 1919 г. в пользу казаков Семипалатинской обл. должны были быть переданы дополнительные участки земли за счет ущемления крестьян и инородцев. Лишь вмешательство П. П. Иванова-Ринова предотвратило утверждение такого решения . Казаки же остались недовольны.

Осенью 1919 г. начали происходить изменения в отношении казачества к контрреволюционному режиму. Так (в отличие от августа 1919 г.) серьезное недовольство казаков «белыми» властями было вызвано требованием почти поголовной мобилизации в армию. Уже осенью 1918 г. резервы призывников двух очередных возрастов (1919 и 1920 гг.) были практически полностью исчерпаны. Поэтому летом 1919 г. пришлось значительно расширить возрастные рамки мобилизуемых. В тот период, однако, казаки поддерживали идеи расширения числа призывников. К осени 1919 г. положение изменилось. Необходимость обороны станиц от нападений «партизанских» отрядов, недовольство политикой правительства привели к изменению позиции казаков по вопросу о дополнительных мобилизациях. Правительство же, исходя из летней информации о настроениях казачества, форсировало проведение мобилизаций. Показательным в этом смысле был приказ по Сибирскому казачьему войску, подписанный атаманом Ивановым-Риновым: «Казаки всех наименований, призванные до 40-летнего возраста, поступают на службу в полевые, действующие полки. Всех остающихся от призыва офицеров и казаков, способных носить оружие, призываю от 17-летнего возраста в сотни самоохраны для защиты станиц» . В приказе уже содержались весьма жестокие меры, предусмотренные в качестве наказаний за его неисполнение, что говорит о том, что в канцелярии войскового атамана лучше представляли себе отношение казачества к этой акции.

После падения Омска в ноябре 1919 г. и потери большей части территории Сибирского казачьего войска началось разложение оставшихся казачьих частей. Значительная часть казаков Семиречья укрылась на территории западного Китая. Казаки отступавшей на восток колчаковской армии покидали фронт или объявляли о своем «нейтралитете». Так, в дни боев за Иркутск с повстанцами Политцентра в декабре 1919 г. и во время последующих переговоров между представителями колчаковского Совета министров и эсеровским Политцентром казаки расположенных в районе Иркутска военных частей и вовсе выразили намерение «выйти из гражданской войны». «Мы решили…, — заявил представитель казачьих войск в районе Иркутска на переговорах, — объявить, что мы не желаем больше принимать участие в борьбе» . Казачий представитель, сообщив о признании власти Политцентра, заявил от имени войскового казачьего Круга, что казаки «впредь не потерпят никакого вмешательства» в их внутренние дела . Фактически это была декларация о выходе казачества Сибири из гражданской войны.

Сибирское казачество было самой надежной социальной опорой власти на протяжении всей гражданской войны. Оно оказывало поддержку колчаковскому правительству даже в самые трудные периоды. Однако к концу 1919 г., после фактической гибели белогвардейской государственности на востоке России и в Сибири, казачьи формирования подверглись разложению. Ко времени боев в районе Иркутска казачество оказалось неспособным принять участие в войне.

Правомерно выделять два основных этапа эволюции отношений населения востока России к антибольшевистской власти. Этап первой половины 1919 г. интересен тем, что социально-психологические предпосылки гибели колчаковского режима были заложены именно в это время. В первой половине 1919 г. в отношении сибирского населения наметился отход от поддержки правительства адмирала Колчака, вызванный как методами проведения внутренней политики, так и все более очевидной его неспособностью одержать победу в войне. Значительная часть населения страны была разочарована и потеряла уверенность в благополучном исходе антибольшевистской борьбы. Тенденция к отказу от поддержки режима, как правило, еще не означала перехода в оппозицию; тем не менее это был опасный симптом: если власть лишалась содействия в период побед и стабильности, то чем ей грозила эпоха поражений?

Во второй половине 1919 г. политические настроения всех слоев населения Сибири складывались под влиянием событий на фронте. После потери «белыми» армиями территории Урала, население которого постоянно поддерживало все антибольшевистские режимы, население Сибири оказалось перед выбором между слабеющим режимом адмирала Колчака и поддержкой торжествующего большевизма.

Результатом этого выбора стал отказ большинства населения от поддержки режима Колчака, что и определило его крах еще до того, как военные поражения приобрели решающее значение. Вместе с тем, за исключением рабочих и части крестьянства, ни одна социальная группа не выступила на стороне большевиков, попытавшись выдвинуть идею выхода из войны с Советской Россией при условии сохранения «демократической Сибири». Однако без поддержки военной силы идея эта была обречена. В условиях разобщенности социальных групп, на фоне общей усталости от войны победу могла одержать лишь «партия порядка», в качестве которой население в конце 1919 г. воспринимало только большевиков. Облегчало победу красной армии то обстоятельство, что значительная часть населения Сибири практически не испытала «прелестей» советского режима до его падения в 1918 г.

Эти социально-психологические факторы во второй половине 1919 г. предопределили быстрое падение колчаковского режима и восстановление советской власти в Сибири.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Эйхе Г. Х. Опрокинутый тыл. М., 1966; Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М., 1983; Плотников И. Ф. К вопросу о характере вооруженных восстаний в колчаковском тылу (1918–1919 гг.) // Изв. СО АН СССР, сер. обществ. наук. Новосибирск, 1966, вып. 1, № 1; Познанский В. С. Очерки вооруженной борьбы советов Сибири с контрреволюцией в 1917–1918 гг. Новосибирск, 1973; Покровский С. Н. Победа советской власти в Семиречьи. Алма-Ата, 1961; Журов Ю. В. Гражданская война в сибирской деревне. Красноярск, 1986; Кадейкин В. А. Сибирь непокоренная (Большевистское подполье и рабочее движение в сибирском тылу контрреволюции в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны). Кемерово, 1968.
2. См. напр.: Никитин А. Н. Документальные источники по истории гражданской войны в Сибири. Томск, 1994; Он же. Периодическая печать о политических настроениях и позициях рабочего класса Сибири в период гражданской войны // Сибирь в период гражданской войны. Кемерово, 1995; Курышев И. В. Социально-психологический облик крестьянства Западной Сибири в годы гражданской войны (по материалам периодической печати). Автореф. … канд. ист. наук. Томск, 1998.
3. ГАРФ, ф. 1700, оп. 2, д. 17, л. 87.
4. Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. Из истории гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири. Белград, 1930–1931, ч. III, т. 1, с. 281.
5. Мельгунов С. П. Трагедия… ч. III, т. 1, с. 123.
6. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 143, л. 1.
7. Там же, л. 1об.
8. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 3, лл. 1–4.
9. Будберг А. Дневник // Гуль Р. Ледяной поход; Деникин А. И. Поход и смерть генерала Корнилова; Будберг А. , барон. Дневник. М., 1990, с. 294.
10. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 143, л. 1об.
11. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 804, л. 2.
12. Будберг А. Дневник… с. 294.
13. ГАРФ, ф. 5881, оп. 1, д. 327, л. 1.
14. Там же, л. 8.
15. РГВА, ф. 39499, оп.1, д. 143, л. 2об.
16. Сахаров К. В. Белая Сибирь (Внутренняя война 1918–1920 гг.). Мюнхен, 1923, с. 183.
17. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 215, л. 8–9.
18. Последние дни колчаковщины. Сб. М., 1926, с. 85.
19. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 215, л. 8.
20. Там же, л. 9.
21. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 23, л. 427–428.
22. Цит. по: Мельгунов С. П. Трагедия… ч. III, т. 2, с. 161.
23. Мельгунов С. П. Трагедия… ч. III, т. 2, с. 176–177.
24. ГАИО, ф. Д70, оп. 11, л. 547; Мельгунов С. П. Трагедия… ч. III, т. 1, с. 255.
25. Заря, 1918, № 114.
26. Партизанское движение в Сибири. Сб. док. Л., 1925, т. 1: Приенисейский край, с. 69.
27. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 160, л. 7.
28. ГАРФ, ф. 176, оп. 12, д. 26, л. 12об.
29. Там же.
30. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 3, л. 4.
31. Сибирь, 1919, № 66.
32. Там же.
33. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 23, л. 329.
34. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 254, л. 18.
35. Последние дни колчаковщины // Сибирские огни. 1922. № 11, с. 81–82.
36. Рынков В. М. Экономическая политика контрреволюционных правительств Сибири (вторая половина 1918–1919 гг.). Дисс. канд. ист. наук. Новосибирск, 1998, с. 92.
37. Там же.
38. Рынков В. М. Экономическая политика контрреволюционных правительств Сибири (вторая половина 1918–1919 гг.). Автореф. дисс. канд. ист. наук. Новосибирск, 1998, с. 17–18.
39. Рынков В. М. Экономическая политика контрреволюционных правительств Сибири (вторая половина 1918–1919 гг.). Диссертация… с. 77.
40. Там же, с. 80.
41. Там же, с. 83.
42. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 15, л. 74.
43. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 15, л. 75–76.
44. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 15, л. 73об.
45. Рынков В. М. Экономическая политика контрреволюционных правительств Сибири (вторая половина 1918–1919 гг.). Автореф. … с. 14.
46. Кроль Л. А. За три года (воспоминания, впечатления и встречи). Владивосток, 1921, с. 190.
47. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 49, л. 115.
48. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 14, л. 333об.
49. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 160, л. 3.
50. ГАРФ, ф. 176, оп. 12, д. 26, л. 6об.
51. Там же, оп. 3, д. 14, л. 31.
52. ГАРФ, ф. 1700, оп. 2, д. 17, л. 85; РГВА, ф. 39499, оп. 1, д.160, л. 3.
53. Кадейкин В. А. Сибирь непокоренная… с. 246.
54. ГАИО, ф. Д70, оп. 15, д. 981, л. 17.
55. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 21, л. 27–30.
56. ГАРФ, ф. 1700, оп. 2, д. 19, л. 156.
57. Кадейкин В. А. Сибирь непокоренная… с. 258.
58. ГАРФ, ф. 296, оп. 2, д. 12, л. 2.
59. ГАРФ, ф. 176, оп. 1, д. 72, л. 19.
60. Кадейкин В. А. Сибирь непокоренная… с. 263–264.
61. Там же, с. 259.
62. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 20, л. 12.
63. Там же.
64. См. Кроль Л. А. За три года… с. 190.
65. Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Пекин, 1921, т. II, с. 530.
66. Кадейкин В. А. Сибирь непокоренная… с. 453.
67. Там же, с. 465–468.
68. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 14, л. 46.
69. Там же, л. 47.
70. Там же.
71. Там же, л. 48–50.
72. Там же, л. 15.
73. ГАРФ, ф. 1700, оп. 5, д. 66, л. 21.
74. ГАРФ, ф. 176, оп. 12, д. 26, л. 6.
75. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 15, л. 81–83.
76. Там же.
77. Наша Заря, 1919, 31 мая.
78. Кроль Л. А. За три года… с. 190.
79. Журов Ю. В. Гражданская война в сибирской деревне. Красноярск, 1986, с. 150.
80. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 14, л. 135.
81. Сахаров К. В. Белая Сибирь… с. 255.
82. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 143, л. 3.
83. ГАРФ, ф. 5881, оп. 243, л. 1.
84. ГАРФ, ф. 176, оп. 2, д. 87, лл. 63–70.
85. Там же, оп. 3, д. 14, л. 335.
86. ГАРФ, ф. 1700, оп. 1, д. 15, лл. 80–86.
87. Сибирская речь, 1919, 14 мая.
88. ГАРФ, ф. 1700, оп. 2, д. 17, л. 276.
89. Мельгунов С. П. Трагедия… ч. III, т. 1, с. 286.
90. Будберг А. Дневник… с. 309.
91. Там же.
92. Гинс Г. К. Сибирь… с. 378.
93. РГВА, ф. 39709, оп. 1, д. 10, л. 6.
94. Стенографический отчет переговоров о сдаче власти Омского правительства Политическому центру в присутствии высоких комиссаров высшего военного командования держав, г. Иркутск, январь 1920. Харбин, 1921, с. 47.
95. Там же.

Поддержите нас

Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.