Правда и мифы о сталинских высказываниях. "У нас пленных нет, есть только предатели" – в неволе у чужих и у своих У нас нет пленных у нас есть только предатели

Лучше быть вдовой героя, чем женой труса.

Долорес Ибаррури.

Как известно, Советский Союз не присоединился к Гаагской и Женевской конвенциям о законах и обычаях сухопутной войны, а также и другим договорам, регламентировавшим порядок обращения с военнопленными, их обмена и возвращения на Родину.

Этот факт, знаменитое сталинское «у нас нет пленных, есть только предатели Родины», является для наших недоброжелателей красной тряпкой. В самом деле трудно представить себе, когда «кровавый и бесчеловечный» сталинский режим столь явно сам раскрыл бы свою суть. Кроме того, уже не так виноват культурный немецкий народ - ведь это изверг Сталин обрек пленных на страдания.

Вопрос с пленными в Великой Отечественной сложен и прост одновременно. Однако за последние годы на него легли такие напластования лжи, что сегодня он также требует рассмотрения с нулевой точки.

Что есть сдача в плен? Сдача в плен есть:

а) добровольное прекращение борьбы;

б) сдача на милость победителю.

Можно ли представить себе римский легион, фалангитов Александра, защитников Трои или Рязани, добровольно сдающихся в плен персам, монголо-татарам или варварам?

В соответствии с Женевской конвенцией такие пленные могли бы есть баланду во вражеском плену, пока чужая армия грабит их страну, жжет их родной город, убивает их семью. По окончании войны пленные должны были попрощаться с гостеприимными хозяевами, однако с какими лицами появились бы они на родном пепелище?

Именно поэтому во все века пленных никто не кормил и никуда не возвращал, ибо попадание в плен означало полную потерю чести и человеческого достоинства. В результате пленный превращался в раба, то есть к нему переставали относиться как к человеку.

Русская военная традиция всегда в принципе отвергала возможность сдачи в плен. В древние времена такое поведение означало великое бесчестие и позор. С появлением же военных уставов сдача в плен была запрещена официально и каралась смертной казнью. Неудивительно, что в русском языке даже нет эквивалента слову «капитуляция».

«Кто к неприятелю перебежит, того имя к виселице прибито, и оный яко нарушитель присяги, шельмом и изменником публично объявлен имеет быть и пожитки его взяты; и ежели он пойман будет, без всякой милости и процессу повесить его надлежит.Такоже когда кто умыслит к неприятелю перебежать, и действительно того не учинит, оный та-кож живота лишен будет». Морской Устав, Санкт-Петербург, 1720 год».

Единственной причиной прекращения сопротивления у русских всегда считалась смерть. И в присяге Красной Армии, между прочим, именно так и написано:

«...Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-Крестянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Ничего нет про плен - положено не щадить жизнь! И это не коммунистический перекос, а обычная воинская честь и норма.

Что же с пленными Великой Отечественной? Нет сомнений, что большинство из них оказались у врага в силу обстоятельств: окружения, потери оружия и т.п. И, тем не менее, они добровольно подняли руки, спасая свою жизнь, а прекратить борьбу, спасая свою жизнь, означало совершить воинское преступление - измену Родине.

Безусловно, имелись исключения - в плен попадали и Герои Советского Союза, и генералы. Многие из них оказывались в плену в бессознательном состоянии, другие продолжали патриотическую борьбу и в неволе. В беспомощном состоянии попал к немцам подполковник, Герой Советского Союза Н.И. Власов, самолет которого сбили в бою. Мученическую смерть в концлагере принял не сломленный врагом Герой Советского Союза инженер-генерал Д.М. Карбышев.

Кстати, те военнопленные, которые и в концлагере продолжали борьбу или, бежав из лагерей, присоединились к сопротивлению, партизанскому движению и делом, кровью смыли позор сдачи в плен, избежали дальнейшего преследования со стороны властей. По официальным данным, в строй было возвращено до 70% военнослужащих, ранее бывших во вражеском плену. Главный военный прокурор Красной Армии Носов в «Разъяснении о порядке ареста дезертиров и лиц, вернувшихся из плена», в частности, прямо указывал:

«Лица, вернувшиеся из плена , могут быть освобождены от ответственности лишь в том случае , если следствием будет доказано , что они попали в плен , находясь в беспомощном состоянии , и ее могли оказать сопротивления и что они из плена не были отпущены противником , а бежали или были отбиты нашими войсками (партизанами)».

Находившийся в плену писатель С.П. Злобин и вовсе был в 1950 году удостоен Сталинской премии за роман «Степан Разин».Вместе с тем трудно поверить, что два миллиона красноармейцев, попавших в плен в 1941 году, находились в бессознательном состоянии.

Часто количество пленных РККА связывают не столько с военными причинами, сколько с массовым исходом недовольных советской властью. Нередко также задают вопрос - почему в ходе Первой мировой войны количество пленных в русской армии было во много раз меньше. Естественно делается неправомерный вывод о том, что царская власть солдатам очень нравилась, и они с удовольствием сидели в окопах Первой мировой, а от Сталина миллионами побежали к немцам.

Первая мировая война имела совсем другой характер. Германия не ставила задачи порабощения русского народа, более того, вообще не стремилась к аннексиям русской территории. Германия воевала с Антантой за колонии, рынки сбыта, Ближний Восток, в крайнем случае Кавказ.

Нищая кайзеровская Германия, не видевшая сливочного масла и поставившая на Первую мировую последний пфенниг, была не в состоянии кормить пленных, с трудом кормя рейхсвер. Поэтому русские солдаты Первой мировой, которым надоедало воевать, шли не на Запад, а на Восток! А.И. Деникин писал, что еще начиная с 1916 года «в различных местностях России толпы озлобленных, темных, а часто и одурманенных спиртом людей грабили , совершали бесчинства, насилия и убийства. Проходящие воинские части сметали все, уничтожали посевы, скот, птицу, разбивали казенные винные склады, напивались , поджигали дома , громили не только помещичьи, но и крестьянские имущества».

Другое дело - Великая Отечественная. Германия поставила задачу порабощения Советского Союза, русского народа. Фашисты сознавали, что вызвать подобный произошедшему в Первую мировую исход в тыл не удастся, а потому принимали невиданные меры пропаганды на сдачу красноармейцев в плен.

Достаточно сказать, что тиражи листовок, распространяемых на фронте, составляли сотни миллионов экземпляров. Листовки по своему содержанию опирались на разработанные германскими теоретиками принципы, однако одинаково все были построены на лжи и расчете на разложение бойцов. Вот типичный пример текста пропуска, приложенного к одной из листовок, распространявшейся на Ленинградском фронте в 1941 году.

ПРОПУСК

Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу.

Чем немцы накормят и на какую работу устроят, где «хорошо примут» - в Дахау, Бухенвальде или Майданеке, не уточнялось.Однако этот немецкий текст вполне раскрывает моральное содержание сдачи в плен. Кроме того, даже немцы напоминают: даром в плену кормить не будут - надо работать, а работать на врага - это ли не измена?

Так или иначе в 1941-1942 годах значительное число красноармейцев пошло на поводу немецкой пропаганды и сдалось «культурной» германской армии.Однако герои Бреста, в кальсонах выбежавшие на свои боевые позиции, дрались с немцами полтора месяца. Чем их жизни были менее ценными жизней тех, кто поднял руки вверх? Герои Бреста и миллионы других воинов тоже хотели жить, но погибли, защищая свои дома и семьи.

Мы до того наглотались бацилл самодовлеющей толерантности, что уже ищем оправдания Власову, мол, талантливый был генерал, в плен попал в силу обстоятельств. Власов - предатель, имя его проклято Россией.

Необходимо также осознавать, что немцы активно «работали» с военнопленными, склоняя их к измене родине. Пытками, голодом, а порой подачками и посулами враг старался скомпрометировать пленных и склонить их к сотрудничеству. Эта работа гестапо не носила какого-то точечного или эпизодического характера, а охватывала весь контингент военнопленных.

В этих условиях относиться к пленным в рамках предлагаемых Международным Красным Крестом принципов буржуазного гуманизма означало погубить свою землю. Буржуазные страны подписали Женевскую конвенцию по необходимости - солдаты Франции и Англии тоже ведь были не дураки и ложиться на полях при новых Камбре и Вердене не рвались. Вот они как раз имели полное моральное право пересидеть в плену, пока их правительства дерутся за колониальную добычу. Советский Союз в 20-е и 30-е годы не мог пойти на заключение таких конвенций - они были противоестественны нашей военно-политической доктрине. Невозможно было бы подписать эти документы и позднее, когда началась Вторая мировая война и стало ясно, что нам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. И уж, конечно, было недопустимо как-либо обсуждать вопрос пленных с фашистами по ходу войны.

Гораздо важнее, на мой взгляд, понять, как СССР относился к германским военнопленным. 1 июля 1941 года Совет Народных Комиссаров выпустил «Специальное положение о военнопленных», которое, в частности, строжайше воспрещало:

- оскорблять военнопленных, жестоко обращаться с ними;

- применять к военнопленным меры принуждения и угрозы с целью получения от них каких-либо сведений;

- использовать военнопленных в качестве денщиков;

- отбирать у них личные вещи и знаки отличия и различия.

«Специальное положение» строжайше предписывало:

Обеспечивать военнопленных жильем, бельем, одеждой, предметами первой необходимости, денежным довольствием;

- размещать отдельно офицерский состав, отдельно обеспечивать его довольствие;

- обеспечивать военнопленных медико-санитарным обслуживанием НАРАВНЕ С ВОЕННОСЛУЖАЩИМИ КРАСНОЙ АРМИИ;

- беспрепятственно допускать получение посылок военнопленными из Германии или нейтральных стран;

Пользоваться при направлении на работы СИСТЕМОЙ ОХРАНЫ ТРУДА СССР, привлекать офицеров к работе только при условии их добровольного согласия;

О каждом случае осуждения военнопленного к ВМН извещать письменно Исполком Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца.

Требуется пояснить, что в СССР законы, инструкции и приказы выпускались не для статистики и не для галочки, а для безусловного и беспрекословного исполнения. Что происходило по другую сторону фронта, известно. Министериальный советник Дорш доносил 10 июля 1941 года рейхсляйтеру Розенбергу о положении военнопленных в Минске: «В лагере размером с площадь Вильгельмплац находится 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных. Заключенные, загнанные в тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят».

Это была не ошибка, это был не эпизод, но наглядная картина ГЕРМАНСКОГО отношения к РУССКИМ военнопленным. 8 сентября 1941 года Гитлер дал следующее конкретное указание об обращении с советскими военнопленными:

«Большевизм является смертельным врагом национал-социалистской Германии. Впервые перед немецким солдатом стоит противник, обученный не только в военном, но и в политическом смысле, в духе разрушающего большевизма. Борьба с национал-социализмом у него в крови. Он ведет ее всеми имеющимися в его распоряжении средствами: диверсиями, разлагающей пропагандой, поджогами, убийствами. Поэтому большевистский солдат потерял всякое право претендовать на обращение как с честным солдатом».

То есть русские перестали быть честными солдатами, когда не сдались все поголовно в плен, а посмели защищать свою землю от германских сверхчеловеков!

Как видно из приведенных выше советских документов, даже мы, русские, не додумались лишать немцев-агрессоров права считаться честными солдатами.Так кого же будем винить в несчастьях советских военнопленных? Попытки свалить вину за их страдания на Сталина растут, образно выражаясь, из фашистских сапог.

Это как раз тот случай, когда Сталин взял на себя колоссальную историческую ответственность, принял буквально крест, определяя необходимый для России путь. Думаете, Сталин не знал, что говорят за границей по поводу наших пленных? У Сталина хватило силы духа отстоять непопулярный, но необходимый путь действий.

И сегодня важно помнить, что если Россия будет слепо идти за деградирующей Европой, без разбора копировать иностранные ценности, когда своя шкура и сытость ставятся выше свободы, выше чести, - Европа утянет нас за собой в пропасть небытия.Вот и весь вопрос - никакого демонизма.

Другое дело, что помимо соответствующего отношения к сдаче в плен военнослужащих поражению в правах подлежали и их семьи. В частности, были предусмотрены ссылки, отправки на принудительные работы и т.п.

Такая мера, конечно, была крайне несправедлива по отношению к членам семей пленных красноармейцев. Лично мое мнение по данному вопросу таково, что это была ошибочная политика, рассчитанная на привычку к принуждению.

Требуется при этом пояснить, что репрессии к родственникам применялись в случае, когда переход кормильца к немцам был доказан, а не просто при пропаже военнослужащего без вести.

Неправильно также полагать, что репрессии в отношении изменников родины или их родственников осуществляла какая-то темная, зловещая и неуправляемая сила. В отношении всех видов подозреваемых и подследственных во время войны осуществлялся полный комплекс предусмотренных законом процессуальных действий, включая следствие и суд. В течение всей войны за деятельностью органов НКВД осуществляли надзор Генеральная прокуратура СССР, Главная военная прокуратура. Представлять правосудие времен Великой Отечественной копией «чрезвычайки» военного коммунизма - непростительное для россиянина заблуждение.

Каждое дело об измене родине рассматривалось следствием и Трибуналом индивидуально. В порядке контроля за соблюдением законности и эффективности расследования Военная прокуратура Ленинградского фронта в декабре 1941 года разработала для УНКВД по Ленинградской области «Методические указания о расследовании дел об измене родине», которые, между прочим, требовали следующего:

«...каждое дело об измене родине должно быть расследовано не только в самые сжатые сроки, но и с максимальной полнотой. Быстрота расследования отнюдь не должна отражаться на качестве следствия.

...следует помнить, что по делам об измене родине репрессия применяется не только к самому изменнику, но и членам его семьи, совместно с ним проживавшим или находившимся на его иждивении , и если факт измены установлен без надлежащей полноты и четкости, можно допустить ошибку не только в отношении осужденного, но и членов его семьи.

....в случае если по уходящему к врагу изменнику был открыт огонь, командованию войск должны быть предъявлены требования о тщательной проверке трупов, обнаруженных поблизости от того места, чтобы не счесть изменником убитого в бою за родину.

....следователь должен провести опрос очевидцев перехода , произвести осмотр места преступления, оставленных преступником следов, брошенных им дорогой предметов , которые требуется предъявить для опознания и приобщить к протоколу.

...следует обязательно проверить в процессе следствия наличие надлежащих материально-бытовых условий для бойцов».

Закон суров, но это есть закон. Законы же войны безжалостны. Скажем, у солдата в соседнем с фронтом, но оккупированном районе жена-инвалид и двое маленьких детей. Вот он воткнул штык в землю и бегом через лес за линию фронта. Можно его понять? Разумеется! Можно простить? Нет! Иначе конец армии, конец России.

Почему же мы думаем, что прокуроры и особисты по ночам подушки не кусали после осуждения таких перебежчиков? Почему считаем, что прокуроры и особисты не плакали, не пили горькую? Это же были не инопланетяне, а РУССКИЕ ОФИЦЕРЫ.

Повторюсь, именно поэтому война в молве народной самое страшное - не из-за бомб и снарядов, а из-за того, что оправданными и логичными становятся бесчеловечные вещи, а судьбы трещат как щепки. Такова дикая суть тотальной войны. Поражение в ней - смерть для всех, поэтому цена победы - жизнь многих.

Фашистская пропаганда неустанно твердила нашим бойцам: в ваших бедах, в несчастьях ваших родных виноваты советская власть и Сталин, продукты съели евреи, войну и смерть можно остановить, только сдавшись в плен германской армии.

Сегодня в России находятся такие, кто пытается выкопать какую-то «новую» или «полную» правду о войне, приписать страдания нашего народа жестокости Сталина, грубости Жукова, преступному промыслу НКВД или извращениям коммунизма. Такие личности прямо продолжают пропагандистское дело фашистов.

Государственная безопасность, борьба со шпионажем, дисциплина в армии актуальны для России при любой власти. Если при поступлении на службу в Федеральную службу безопасности нынешней демократической России написать в анкете, что дед с 1941-го по 1945-й был в плену, а бабка с 1941-го по 1944-й на оккупированной территории, то службы не видать как своих собственных ушей. Понятно, что Сталин, да и вообще советская власть тут ни при чем.

Показательно, что в плену оказался и старший сын Сталина Яков Иосифович Джугашвили. Якову пришлось пройти не только через муки и унижения, но и через искушения, а своей героической смертью он безусловно смыл позор плена, как и другие замученные фашистами наши люди. Вечная им память.

Василий Зорин

ПЛЕН

Наш концлагерь в Германии был пересыльным, но для нас он стал пунктом назначения. Прогнали под его железными, арчатыми воротами, как под ярмом, и разместили в бараках, построенных на скорую руку. Это не был лагерь уничтожения, он даже названия своего не имел, однако в общей могиле там сто тысяч наших полегло, и, как потом известно стало, только каждый десятый из него вышел. На советских Женевская конвенция не распространялась, и поселили нас по окраинам, отделив колючей проволокой от центра. А там — англичане, французы, голландцы… За переход – расстрел. Но мы все равно ходили. Им Красный Крест маргарин поставлял, сигареты, лекарства, а с нашей баланды только ноги протянешь. Вот и выпрашивали: французы, открытые, общительные, охотно делились, а англичане высокомерные, только окурки бросали, как собакам, но мы и им были рады. А случалось, еду выигрывали. Так, организовали раз шахматный турнир, от каждой страны по команде, и я за наших на первой доске. От ветра качает, мысли разбегаются, а заставляешь себя думать, европейцы сытые, ходы с улыбкой делают, однако ж мы победили. Охраняли нас не ахти как, а куда бежать – кругом Германия. Когда же случалось, то беглецов даже не ловили – их сдавали деревенские, если сами не расправятся, приводили обратно на лютую казнь. А правили в лагере уголовники, которых немцы назначили, чтобы нас было легче в узде держать. Они люди опытные и к нарам привычные, своих людей на кухне поставили. Те последние крохи присваивают, а попробуй, пикни. Я в лагере сорок восемь килограммов весил, доходяга, кожа да кости (отец был за девяносто). Уже и вставать не мог, дистрофия развилась. А спас меня от смерти товарищ мой, Саша Зубайдуллин, татарин, раздобыл где-то сырой картошки, с этой картошки я и пошел на поправку…

Татары вообще народ храбрый, это у них в крови. В сорок первом узбеки и таджики при обстреле в воронку собьются, так что их одним снарядом накроет, молятся, и никакими силами их не растащить, а татары ничего, держатся наравне с нами. Зубайдуллин ко мне в пятьдесят третьем приезжал. После смерти Сталина тогда амнистию объявили, и уголовники посреди бела дня лестницу приставляли и на глазах вторые этажи чистили. Правда, Москва от них не долго страдала, спасибо МУРу. Так вот спустились мы с Сашей в пивную выпить за встречу, а там дым коромыслом, разный люд гуляет. Только сели за столик, и вдруг крик: «Сумочку украли!» Женщина растерянно озирается, бормочет, что в кошельке продовольственные карточки. А лица кругом наглые – поди возьми, да и кто сумочку «прижал» одному Богу известно. И тут Зубайдуллин, а он ростом метр с кепкой, берет со стола нож и встает в дверях. Никого, говорит, не выпущу, пока сумку не вернете. Мне страшно, а что делать, пришлось рядом встать. Угрозы посыпались, а мы в ответ скалимся. Может, испугались, может, уважение к фронтовикам свою роль сыграло – на нас форма была военная, — одним словом, нашлась сумочка…

А в лагере я за четыре года всякого навидался. В сорок втором, седьмого ноября, построили нас, как всегда на плацу, для утренней проверки. Холодно, лица угрюмые, в пяти шагах немцы с овчарками. И вдруг перед строем выходит высокий человек в полковничьем кители и громко обращается: «Поздравляю, товарищи, с праздником Октябрьской революции!» Геройство необыкновенное, думали, все, пропал полковник, однако немцы, то ли не поняли, то ли простили за мужество. Это был Константин Боборыкин. Говорили, что его специально к нам забросили для агитации – тогда уже власовцев начали вербовать – только я в это не верю…

Как я уже говорил, лагерь наш был пересыльным. И вот ночью раз в барак к нам доставили молодого парня, бросили на соседние нары. Разговорились, оказалось, он из казаков раскулаченных, отца сослали, хозяйство разорили. Он в первые же дни войны немцам сдался, уж больно хотелось отомстить. Записали его добровольцем, он в бой рвется, не удержать. Когда наши стреляют, немцы в окопах прячутся, а он сидит на виду, курит. Дослужился до унтер-офицера, крест железный получил за то, что у нас в тылу «языков» брал. А когда поехал за ним в Берлин, дорогой много чего насмотрелся, зверств, которые немцы вытворяли. Ну, по случаю награды напился где-то в ресторане, да портрет Гитлера и расстрелял. Его – в лагерь. Ничего, говорит, сбегу. А я думаю: куда? Тебя же наши сразу расстреляют. Промолчал, а утром, чуть свет, его перевели, и больше мы не встречались…

Действовало в лагере и подполье, но ничего героического мы не совершали: как могли, поддерживали больных, упавших духом. В конце сорок четвертого немцы из пленных татар набирали бойцов в РОА (власовская Русская Освободительная армия). Решили послать к ним Зубайдуллина. Он на своем языке их стыдить начал, а главное, говорит, наши близко, лучше потерпеть, чем под трибунал пойти. Рисковал он страшно, если бы хоть один донес, расстреляли. Разагитировал он своих, однако до начальства все же дошло, и мы его последние месяцы до освобождения прятали. Раз, когда ночную проверку устроили, он под нары забился, тут его рост выручил, в другой раз в нужнике переждал. А всё – на волосок от смерти. Да мы все там под ней ходили…

Немцы жестокие. Погнали нас как-то их бауэрам помогать, окрестные деревни нашим трудом не брезговали, то сено косить, то брюкву собирать. Брюкву мы украдкой ели, до того что в животе урчит – впрок, когда еще такое выпадет. Так вот бредем за телегой, а на ней мальчишка лет двенадцати. Нас от усталости да с голодухи шатает, один пожилой и придержался за телегу-то, всё легче, так мальчишка не поленился – пнул его ногой в грудь, отцепись «швайна». Я потом, когда лекции читал, от немцев отказывался. Китайцы, вьетнамцы, кто угодно, только не немцы, не могу их язык слышать. Ректор мне говорит: «Как же так, Василий Васильевич, народ то не виноват, это фашисты…» А я наотрез. При этом Бетховена могу бесконечно слушать. Был в лагере Ромка Блексман, голландский еврей, мы с ним эти темы обсуждали, он до войны музыку преподавал. Сидим в коптерке, потихоньку арии напеваем (у отца был абсолютный слух). В его Роттердаме им внушали, будто по Москве медведи бродят, однако, он, когда Шостаковича и Прокофьева услышал, засомневался: медведи и такая музыка? Он мне после войны писал, да я отвечать боялся – и так на Лубянку таскали, ведь «у нас нет пленных, у нас есть предатели» (известное изречение Сталина).

А с уголовниками такой случай вышел. Когда они в очередной раз пайку урезали, я не удержался, при всех сказал им пару ласковых. А их власть, как и любая, на предупреждении держалась, и решили они со мной разобраться, чтоб остальным было неповадно. Разговор у них короткий – поднимут под локти и с размаху о бетонный пол, валяйся потом во рву с переломанным хребтом – кто хватится, немцам-то все равно. Однако ж, «блатным» тоже повод нужен, у них свои правила, чтобы придраться «шестерки» есть. Вот однажды вечером, в дождь, заходят трое, и один, щуплый, с порога: «Ты у меня часы спер!» А по бокам верзилы кулаки разминают. Что делать? Но я и подумать не успел: от оскорбления кровь в лицо бросилась, и я ему в морду. Он — с катушек, вскочил и – за вилы. Убил бы, да верзилы остановили, брось, говорят, не брал он. Видно, смелость моя понравилась. А в сорок пятом, когда полк наш через Дрезден шел, отлучился я по нужде. Захожу в разбитый дом, а там мародеры орудуют. А среди них те верзилы-уголовники из нашего лагеря. Узнали. Говорят: Василий, война вот-вот кончится, не с пустыми же руками возвращаться, а добра кругом хоть завались, давай, примыкай к нам. А я им, чтобы не обидеть, приветливо так – не могу, говорю, часть моя на улице марширует, как же я дезертирую. Смотрю, за спиной двое выросли, остальные придвинулись, косятся. Один автомат передернул – убить тебя придется, иначе сдашь нас. Я прямо в глаза смотрю, не мигаю.

— Разве я в лагере «стучал» или слово не держал? Вспомните, было хоть раз? И сейчас не выдам – у вас своя дорога, у меня своя.

Те, кто меня не знал, загалдели, но верзилы главные были, поверили. Проводили до дверей, на прощанье даже бутылку шнапса сунули – выпей, говорят, что жив остался…

Хлебнули мы, конечно, сполна, но изменить – не изменили, и лицо старались соблюсти. В лагере сошелся я с одним австралийцем. И так ему приглянулся, что предложил он после войны к нему перебраться. Я, говорит, человек богатый, ферму имею, тысячи овец, жить будешь, не работая, на правах друга. А уж канонада слышалась, ясно, что дело к развязке. Спасибо, отвечаю, но у меня дом свой – это про подвал-то! – да и Родину я люблю. Так воспитаны были, не мыслили, чтобы эмигрировать, да и гордость за страну была.

Если бы нас англо-американцы освободили, то я бы поменял после репатриации германский лагерь на сибирский, но подошли наши. Направили меня в госпиталь в польский город Чинстохов, там признали инвалидом, хотели домой отправить. Но я в армию попросился. Хотелось отомстить, да и плен искупить. В свою часть самоходом добирался, на ночь останавливался, где попало, в деревнях, на хуторах. А что за люди тут живут, того гляди, убьют, фамилию не спросят. На этот случай у меня прием был особый: входя, осматриваю дом, а потом громко хозяевам докладываю – завтра наш взвод к вам на постой придет. Но все равно на ночь запирался на ключ, а чуть свет – из окна и дёру. Сорок пятый не сорок первый, война пошла другая. Если где сопротивление, в атаку не гонят – ждем «катюш», они с полчаса поработают, только потом мы. Идем, а кругом трупы обгорелые, от пламени немцы на дорогу вылезали, тут и умирали. В подвалах брошенные фауст-патроны ящиками находили, вино в бутылках, но пить не решались, начальство распускало слухи, что отравлено…

Трофеев в Германии набирали много: генералы эшелонами гнали, солдаты – кто что унесет. У одного, помню, руки до локтей все часами обмотаны, засучивает рукава, хвалится. И надо же – шальная пуля. Ему часы не нужны стали, и мы их между собой поделили. А другой в свой вещевой мешок все бумагу набирал. Зачем, спрашиваю. Как же, говорит, я студент, доучиваться буду, а с бумагой трудности будут…

Окончания войны со дня на день ждали, думали, у нас дел больше не будет. Но тут Прага восстала, и нас бросили чехам на помощь. Сутками гнали без сна и отдыха, люди на ходу спали. А как замечали – идешь лесом, глаза открыл – уже поле. И все же танкисты нас опередили, взяли город. Однако ж медаль за Прагу дали…

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

Я уезжал из Москвы с дипломом математика, а, когда через семь лет вернулся, даже таблицу умножения не помнил. Ночами кошмары снились, горы трупов, вскакивал, думал, еще в лагере, до утра курил. А на улицах фронтовики безногие в каталках разъезжают, деревяшками о мостовую стучат. Какая там математика, рад, что цел остался! Однако жить надо: устроился в художественную школу алгебру вести: вечером готовился, вспоминал, утром – рассказывал. А тут еще на Лубянку вызывать стали. Лампой в глаза светят, допрашивают. И все про лагерь – кто как вел себя, кто врагу пособничал, предавал. Я все честно рассказываю, фамилии называю. Они мои показания с другими сличают, иногда требуют донос подписать, мол, такой-то враг народа, проявил малодушие, трусость. А как я могу, когда четыре года с ним бок о бок, и знаю, что честный человек? Сколько раз вещи в узелок собирал, но — обошлось. Верно спасло то, что состоял в подпольном комитете, ну и другие подтвердили. А на следователей я зла не держу, их понять можно – изменников-то хватало…

В школе я только год отработал, устроился после на кафедру в родной институт – взяли, как фронтовика. А институтский филиал размещался в Загорске, вот меня и отрядили туда лекции читать. Вставать нужно было ни свет, ни заря, к открытию метро, на вокзале тоже все бегом, к первой электричке, и не дай Бог опоздать. В поезде потом два часа досыпаешь, а в половине девятого, как штык, на занятиях. Зимой в электричках не топят, от холода приходилось газетами обкладываться, пока пальто не купил…

Эх, судьба! Может я Шопенгауэром стал или Достоевским, как говорит чеховский герой, а так выше «кандидатской» не поднялся…

Прислал для публикации на Иван Зорин

Изучив архивные данные сотрудники общества «Наука ХХI» пришли к выводу, что утверждения о массовых репрессиях устроенных Сталиным в отношении красноармейцев, побывавших в плену, не являются действительностью.

Что говорят цифры

Кандидат исторических наук генерал-майор в отставке Александр Кирилин выяснил, что после победы в СССР вернулось более 1 миллион 800 тысяч советских воинов, побывавших в плену. Всю массу этих людей направили в специальные лагеря, где сотрудники НКВД выясняли степень виновности каждого бывшего пленного. Главной задачей было выявление лиц, сотрудничавших с немцами.

Такая практика была характерна не только для СССР, но для всех воюющих стран, которые также пытались определить предателей и диверсантов врага. Из почти 2 миллионов бывших военнопленных тюремные и лагерные сроки, зависящие от степени вины, получило 333,4 тысяч человек.

В работе по изучению репрессированных-помилованных историки опираются на «Справку о ходе проверки бывших окруженцев и военнопленных», которая находится он в Хранилище историко-документальных коллекций. Согласно документу из рядовых и сержантов в армию вернули 79%, а офицеров оправдано более 60%. С рядовыми красноармейцами дела обстояли не так серьезно, а вот к офицерам внимание со стороны работников НКВД и СМЕРШа было повышенное. При этом работа сотрудников спецорганов строго регулировалась служебными документами.

Судьба пленных генералов

Особенно детально НКВД рассматривало обстоятельства пленения советских генералов, и сотрудничали ли они с врагом. Показательна история военачальника 12-й армией генерал-майора Павла Понеделина и командира стрелкового корпуса Николая Кириллова, которые попали в плен в августе 1941 года. Фрицы умело разыграли эту карту и для пропаганды запечатлели командиров в кругу офицеров вермахта, а листовки с этими изображениями оперативно забросили в окопы к советским бойцам.

Приказом No 270 от 16 августа 1941 года оба высших командира объявили предателями, а их самих заочно приговорили к расстрелу. Семьи генералов, в том числе родителей жен, арестовали и репрессировали. Следствие по освобожденным из плена военачальникам длилось пять лет и только после выяснения всех деталей они были расстреляны. Обоих реабилитировали в 1956 году. Вина Понеделина, которого из лагеря освободили американцы и отказавшегося от перехода на их сторону, заключалась в негативных высказываниях о Сталине и лояльном отношения к захватчикам и власовцам.

Справедливости ради следует сказать, что не все генералы обвинялись предателями. Так командующий отдельной армией генерал-майор Михаил Потапов, находящийся в плену с осени 1941 был полностью оправдан советской властью. После войны он отучился в Академии Генерального штаба. Из 41 высшего офицера, побывавшего в плену, 26 генералов восстановили в должности, что равняется 63% от общего числа.

Пленный значит предатель

Большинство пленных по советским донесениям проходили как пропавшие без вести. Таких за всю войну было 5 миллионов красноармейцев, в то время как через немецкие лагеря прошло 4,5 миллионов советских граждан. Среди военнопленных числилось чуть более 100 тысяч бойцов. Родственники пропавшего красноармейца получали справку, со всеми имеющимися сведеньями и припиской, что документ не является причиной для оформления пособия. Таким образом, власть экономила на материальных выплатах и пайках для семьи пленного.

Исследователям так и не удалось отыскать документального подтверждения фразы Сталина: «У нас нет военнопленных, а есть предатели». Однако в послевоенном СССР, к людям, побывавшим в плену или угнанным на принудительные работы, относились негативно. Даже узникам концлагеря или людям, проживающим в оккупированных регионах, могли сказать, что они отсиживались у немцев, пока другие за них сражались на фронте.

Миф о Сталине и предателях следует искать в сложном для фронта и всей страны 1941 году. Гитлеровцы проводили среди пленных красноармейцев серьезную идеологическую работу и при помощи формулы пленный-предатель, офицерам и солдатам внушалась мысль, что в случае победы СССР их обвинят в измене. Это предположение находит подтверждение в документах допросов проведенных сотрудниками НКВДистами и СМЕРШовцами.

Еще одним первоисточником мифа могла стать сцена общения Сталина и представителей Красного Креста из фильма «Освобождения», снятого Юрием Озеровым. В разговоре с Константином Симоновым маршал Георгий Жуков сказал, что предателями пленных впервые назвал Лев Мехлис нарком государственного контроля.

Фото с сайта historianet.fi

Весной 1956 года Маршал Советского Союза Георгий Жуков в своем выступлении на Пленуме ЦК КПСС намеревался впервые поднять на государственном уровне тему, ставшую впоследствии предметом многочисленных исследований и ожесточенных дискуссий в обществе. Но Пленум так и не был созван, а призыв полководца - снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия и освободить необоснованно осужденных фронтовиков - повис в воздухе. О шокирующем числе военнослужащих, оказавшихся в немецком плену в годы войны, репрессиях в отношении солдат и офицеров, бежавших и освобожденных из лагерей для военнопленных, а также побывавших в окружении, заговорили уже в постсоветское время.

"Здоровеньки булы!"

В 1967 году из переизданной Книги памяти участников Великой Отечественной войны 1941-1945 годов Полтавской области вдруг исчезло имя Героя Советского Союза гвардии капитана авиации Ивана Ивановича Даценко, а ранее принятое решение о переименовании села Чернечий Яр, где он родился, в Даценковское в высоких инстанциях отменили без официальных объяснений.

Последний боевой вылет капитан Даценко совершил на ночную бомардировку станции Львов-2 в апреле 1944 года. Герой Советского Союза Алексей Кот свидетельствовал, что лично наблюдал гибель бомбардировщика, пилотируемого Даценко: "В этом налете в числе других цель освещал экипаж Ивана Даценко. Когда самолет, сбросивший САБы [светящие авиационные бомбы], поймали несколько прожекторов, сердце у меня замерло. Фейерверки разрывов окрасили небо в багровый цвет, но летчик вел самолет по боевому курсу сквозь огненный вихрь. И вдруг раздался взрыв. Видимо, снаряд, а может, и не один, попал в бензобак. Во все стороны разлетелись пылающие обломки. Многие из тех, кто был в это время в районе цели, видели эту страшную картину. Никто из членов экипажа не успел воспользоваться парашютом" (Кот А. Н. "На дальних маршрутах". Киев, 1983. с. 47). Но другой сослуживец Даценко - Герой Советского Союза Николай Гунбин - утверждал, что никто не знал подробностей гибели экипажа и в полку ждали его возвращения до самого конца войны (Гунбин Н. А . "В грозовом небе". Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1984. с. 187).

Почему власти вычеркнули имя героя из памяти его земляков? Этому предшествовали удивительные события. В 1967 году в Канаде побывала советская делегация, в состав которой входил известный танцовщик Махмуд Эсамбаев. По его просьбе в программу визита включили поездку в резервацию индейского племени мохавков для ознакомления с их ритуальными танцами. После возвращения в Москву Эсамбаев в интервью журналу "Советский экран" поведал, что вождь племени по имени Пронизывающий Огонь встретил его словами "Здоровеньки булы!", а потом пригласил в вигвам, где они пили "горилку" и пели украинские песни. Вождь представился артисту Иваном Ивановичем Даценко с Полтавщины. Об этом Эсамбаев также рассказал в Полтавском областном комитете партии во время своих гастролей по Украине.

Достоверно известно, что человек неиндейского происхождения был нанят оседлым племенем мохавков менеджером по туризму, затем женился на дочери вождя и после смерти последнего занял его место. Сторонники версии, что под экзотическим обликом вождя скрывался советский летчик, считали ритуальное имя Пронизывающий Огонь, принятое вождем, нарицательным с учетом фронтовой биографии летчика-бомбардировщика. Но как он очутился в Канаде? Однополчанин героя Александр Щербаков, более десяти лет посвятивший изучению биографии Даценко, утверждал, что тот все же покинул с парашютом разваливающийся в воздухе бомбардировщик, попал в плен, после побега находился в партизанском отряде на территории Польши. Далее, писал автор, его следы теряются, но в конце концов он оказался в Канаде (А. Щербаков. "Небо и земля Ивана Даценко". Художественно-историческая повесть. - Полтава: Дивосвіт, 2010. - 384 с.). А по версии бывшего Чрезвычайного и Полномочного Посла в Канаде, кандидата исторических наук Владимира Семёнова, после побега из немецкого плена летчик мог оказаться в американской зоне оккупации Германии, а оттуда с потоком беженцев попал в Канаду.

В своих записках о необычной судьбе советского летчика дипломат также подчеркивал, что известный эксперт-криминалист Московского института судебно-медицинской экспертизы Сергей Никитин, сопоставив снимки вождя с фотографией летчика, констатировал, что "масштабное наложение двух фото позволило установить полную аппликацию основных, неизменных на протяжении жизни параметров лица: спинки носа, линии смыкания губ и контура подбородка", т. е. на обоих снимках изображено одно и то же лицо.

Историей "второй жизни" авиатора заинтересовался и военный судья в отставке, полковник юстиции запаса Вячеслав Звягинцев. По его мнению, исчезновение фамилии Героя Советского Союза Даценко из Книги памяти и отмена увековечивания его имени в названии деревни могли быть связаны с итогами выяснения личности необычного вождя со стороны КГБ. Представитель этого ведомства, по принятому в СССР обыкновению, сопровождал советскую делегацию за рубеж и не мог не доложить по команде о контактах членов делегации с вождем племени родом с Украины. Предположительно, что в ходе дальнейшей агентурной проверки "компетентный орган" идентифицировал вождя с летчиком Даценко, что и всполошило власти. Звягинцев также установил, что примерно в тот же период Эсамбаев вдруг начал уклоняться от вопросов журналистов, касавшихся обстоятельств визита в индейскую резервацию. Тайна будет разгадана до конца, если в архивах ФСБ найдутся документы, подтверждающие, что капитан авиации и вождь племени - одно и то же лицо, считает Звягинцев. (Подробнее - в публикации "Право.ru " " " )

О чем хотел рассказать маршал Жуков на Пленуме ЦК КПСС

Министр обороны СССР Гергий Жуков 19 мая 1956 года направил Первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву проект своего выступления на предстоящем Пленуме Центрального Комитета с просьбой "просмотреть [его] и дать свои замечания". Копию он послал председателю Совмина, члену ЦК Николаю Булганину и члену ЦК Дмитрию Шепилову. На пленарном заседании планировалось рассмотреть вопросы, связанные с преодолением последствий культа личности Иосифа Сталина в жизни страны. Маршал Советского Союза посвятил свою будущую речь состоянию и задачам военно-идеологической работы в Вооруженных силах, главным недостатком которой, как он собирался заявить с высокой трибуны, до последнего времени "являлось засилие в ней культа личности".

В поддержку Хрущева, осудившего в феврале 1956 года на XX съезде КПСС гегемонию умершего вождя и массовые репрессии, глава Минобороны также намеревался обратить внимание кандидатов и членов ЦК на то, что "у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как, по их мнению, углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное". По убеждению полководца, известного своей неприязнью к покойному генералиссимусу, необходимо было продолжить "разъяснять антиленинскую сущность культа личности", который принес в том числе "много вреда и в деле обороны страны".

Но Пленум с этой повесткой дня по настоянию влиятельных противников дальнейших разоблачений, в том числе Булганина и Шепилова, так и не был созван. Только через 35 лет стало известно, что Жуков в своем выступлении собирался впервые поднять на государственном уровне тему, ставшую в постсоветское время предметом исследований и ожесточенных дискуссий в обществе.

"В силу обстановки, сложившейся в начале войны на ряде фронтов, значительное число советских военнослужащих нередко попадало в составе целых подразделений и частей в окружение и, исчерпав все возможности к сопротивлению, вопреки своей воле, оказалось в плену, - писал министр обороны в своих тезисах. - Многие попадали в плен ранеными и контуженными. Советские воины, попавшие в плен, как правило, сохраняли верность своей Родине, вели себя мужественно, стойко переносили лишения плена <...> Многие советские военнослужащие с риском для жизни бежали из гитлеровских лагерей и продолжали сражаться с врагом в его тылу, в партизанских отрядах, или пробивались через линию фронта к своим войскам. Однако как во время войны, так и в послевоенный период в отношении бывших военнопленных были допущены грубейшие извращения советской законности <...> Эти извращения шли по линии создания по отношению к ним обстановки недоверия и подозрительности, а также ни на чем не основанных обвинений в тяжких преступлениях и массового применения репрессий".

Жуков обращал внимание, что при решении дальнейшей судьбы бывших военнопленных не принимались во внимание ни обстоятельства пленения и поведение в плену, ни факты бегства из фашистских лагерей и последующие боевые заслуги на фронте и в партизанских отрядах. Некоторые советские и партийные органы, писал далее глава военного ведомства, до сих пор относятся к ничем себя не запятнавшим фронтовикам с недоверием, устанавливают незаконные ограничения в отношении продвижения по службе, использования на ответственной работе, избрания депутатами в Советы депутатов трудящихся, поступления в высшие учебные заведения.

Но наиболее грубые нарушения законных прав военнопленных, подчеркивал Жуков, связаны с необоснованным привлечением их к уголовной ответственности. Советское законодательство, напоминал он, предусматривает суровую ответственность за преднамеренную сдачу в плен, за сотрудничество с врагом и за другие преступления, направленные против государства, но из советских законов не вытекает, чтобы военнослужащий, попавший в плен вследствие ранения, контузии, внезапного захвата и при других обстоятельствах, не зависящих лично от военнослужащего, должен нести уголовную ответственность.

Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества. Ст. 193.22 УК РСФСР 1926 г.

"Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия"

Маршал приготовил для оглашения на Пленуме ЦК КПСС несколько примеров "неправильного отношения к бывшим военнопленным". Так, гвардии капитан Дмитрий Фурсов в августе 1946 года был осужден на 8 лет лишения свободы. Его обвинили в том, что он, находясь с конца 1941 года в плену, в феврале 1943 года добровольно поступил на службу в организованную немцами "офицерскую казачью школу". В лагере для военнопленных кадровый офицер попал после ранения, уточнял Жуков. Не видя другого способа бежать из лагеря, он пошел на сотрудничество с противником, для того чтобы при первом же удобном случае с оружием в руках пробиться к партизанам. Свой план офицер осуществил 17 июня 1943 года: 69 курсантов перешли к партизанам, захватив с собой немецкого офицера, возглавлявшего школу.

В партизанском отряде Фурсов командовал отделением, затем - диверсионной группой. Из отряда его перебросили на "Большую землю" в связи с ранением. После госпиталя Фурсов попал в регулярную воинскую часть, активно участвовал в боях, был трижды ранен, он награжден двумя орденами (в том числе "младшим" из полководческих орденов - орденом Александра Невского) и медалью. "И вот этого отважного советского патриота, возвратившегося на Родину с победой над врагом, - писал Жуков, - в 1946 году осудили и посадили в тюрьму".

Затем Жуков намеревался рассказать о старшем лейтенанте авиации Емельяне Анухине, который попал в плен 9 августа 1944 года. После побега он вернулся в свою часть, снова сел за штурвал Ил-2, совершил 120 боевых вылетов, награжден несколькими орденами и медалями. Через 5 лет после окончания войны Анухин был осужден на 25 лет по обвинению в том, что сообщил противнику тактико-технические данные своего самолета. Как теперь установлено, писал Жуков, в плену у румын Анухин был всего 11 дней, трофейными документами установлено, что он вел себя достойно, заявив на допросе, что СССР победит фашизм, и что Румыния станет свободным государством.

Нет необходимости доказывать, писал маршал, что с точки зрения подлинной советской законности, расценивать в подобных случаях советских военнослужащих, попавших в плен к врагу, как изменников Родины, не было абсолютно никаких оснований. Не было оснований и для применения к ним каких-либо репрессивных мер. "Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных <...> Более того, советские военнослужащие, по независящим от них обстоятельствам попавшие в плен и затем бежавшие из плена на Родину, - достойны поощрения и правительственных наград", - этими словами маршал хотел завершить обращение маршала к высшему партийному органу по вопросу отношения к высшим военнопленным.

Текст, написанный Жуковым, не подвергался кремлевской редактуре и лег на полку архива в авторском варианте (архив Президента РФ, ф. 2, оп. 1, д. 188, с. 4-30). Сегодня трудно говорить о том, какие именно суждения и оценки маршала могли вымарать члены Политбюро, сам же Жуков старался следовать тогдашней стилистике выступлений с партийных трибун. Его самоцензура выразилась, например, в том, что, говоря о беззаконии в обношении советских воинов, прошедших немецкие лагеря для военнопленных, он осторожно избегал широких обобщений. Так, число тех, кого подвергли "различным наказаниям" после возвращения на Родину из немецких лагерей, маршал определил как "значительное", а в "неправильном отношении к бывшим военнопленным" обвинял "некоторые советские и партийные органы". И лишь в одном месте с военной прямотой назвал применяемые к ним репрессии "массовыми".

Из песни слова не выбросишь...

Утверждения о массовых репрессиях по отношению к советским военнослужащим, которые попали в плен, но смогли совершить побег и вернуться к своим, а также освобожденным из концлагерей Красной Армией или союзниками по антигитлеровской коалиции, тиражируются в различных российских СМИ, начиная с 90-х годов прошлого века. В общественном сознании формировалось представление, что фронтовиков, побывавших в руках врага или в окружении, целыми эшелонами отправляли в ГУЛАГ. Добросовестные же исследователи предпочитают оперировать проверенными цифрами и фактами.

Так, согласно сохранившимся немецким документам времен войны, свидетельствует военный юрист Звягинцев, по состоянию на 1 мая 1944 года в немецких концлагерях находились 1 миллион 53 тысячи советских пленных, еще 1 миллион 981 тысяча пленных к тому времени умерли, 473 тысячи - казнены, 768 тысяч умерли в транзитных лагерях. В конечном итоге выходило, что с 22 июня 1941 по 1 мая 1944 года в плен попало более 5 миллионов советских военнослужащих. Российские историки считают это число завышенным, предупреждает Звягинцев, так как немецкое командование в сводки о военнопленных, как правило, включало всех гражданских лиц мужского пола призывного возраста. Тем не менее, уточненные нашими исследователями цифры повергают в шок - в немецком плену за весь период войны оказалось 4 миллиона 559 тысяч человек.

Из песни слова не выбросишь, констатирует Звягинцев, немало красноармейцев и командиров в плену добровольно пошли на сотрудничество с врагом. Он приводит, например, такие факты:19 августа 1941 года вышел приказ Народного комиссариата обороны СССР "Меры борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков". Поводом для приказа стали факты добровольной сдачи в плен "сталинских соколов". Уже в первый день войны штурман бомбардировщика выпрыгнул с парашютом над территорией, занятой немецкими войсками. Летом того же года экипаж бомбардировщика СУ-2 отделился от группы своих самолетов, возвращавшихся на аэродром, и взял курс на запад. По германским источникам, только за 1943 год и начало 1944 года к немцам перелетели более 80 самолетов. Советская сторона эти данные не опровергала. Поразительно, но последний случай "скрытого дезертирства" отмечен за считанные дни до конца войны: в апреле 1945 года Пе-2 (командир старший лейтенант Бацунов и штурман Кодь) из 161-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка в воздухе покинул строй и, не отзываясь на команды, скрылся в облаках на противоположном курсе.

Насколько же массовыми были случаи добровольного сотрудничества военнопленных с противником, задался вопросом исследователь? И нашел ответ в российских и зарубежных источниках: примерная численность вооруженных строевых формирований вермахта и СС, а также полицейских сил на оккупированной территории, состоящих из граждан СССР, составляла около 250-300 тысяч человек. Причем, согласно немецким документам, военнопленных в таких частях было около 60 процентов, остальные - местные жители, эмигранты из царской России.

Сравнив эти данные с общим числом попавших плен советских генералов, офицеров и солдат, военный юрист пришел к выводу, что миллионы наших соотечественников оставались за колючей проволокой верными воинской присяге. Но и среди тех, кто согласился на сотрудничество с врагом, далеко не все были убежденными противниками советской власти. Многими двигало желание выжить во что бы то ни стало, а затем попытаться бежать.

В немецких документах зафиксировано, что по состоянию на 1 мая 44-го непосредственно из лагерей бежало около 70 тысяч советских военнослужащих. А сколько было неудачных побегов? Об этом мы не узнаем никогда, пишет Звягинцев. Он отметил интересный факт: в 1943 году в Германии была устроена "выставка для служебного пользования" о различных способах побега из плена. Узники лагерей, пытаясь вырваться на свободу, и в самом деле проявляли солдатскую смекалку и упорство в достижении цели. Они убегали, преодолевая пешком многие сотни километров, вырывались на свободу на захваченном автотранспорте, на самолетах и даже на танке. (Подробнее - в публикации "Право.ru " " " ).

Как их встречали на родине? После изучения многочисленных архивных документов, военный юрист подсчитал, что проверку в специальных фильтрационных лагерях прошли 1 836 562 человека, вернувшиеся из плена в конце войны. Около миллиона из них были направлены для дальнейшего прохождения службы, 600 тысяч - для работы в промышленности в составе рабочих батальонов (прообраз будущих стройбатов). 233,4 тысячи бывших военнослужащих признаны скомпрометировавшими себя в плену и осуждены. Говорить о поголовном осуждении всех бывших военнопленных, как утверждают некоторые недобросовестные исследователи, не приходится, считает Звягинцев.

О чем говорят архивы

Массовое освобождение советских военнопленных и гражданских лиц, угнанных на принудительные работы, началось по мере освобождения советскими и союзническими войсками оккупированных гитлеровцами европейских стран, а также их продвижения с боями по территории самой Германии. Согласно директиве Государственного комитета обороны № 11086сс от 11 мая 1945 года для приёма репатриируемых советских граждан было организовано 100 проверочно-фильтрационных лагерей. Ряд исследователей, со ссылкой на документы Госархива РФ, приводят следующие цифры: к 1 марта 1946 года проверке отделами контрразведки «Смерш» Наркомата обороны подлежало 1 539 475 бывших военнопленных; 659 190 (42,82%) из них были повторно призваны в Вооруженные силы, 344 448 человек (22,37%) зачислены в рабочие батальоны, 281 780 (18,31%) отправлены к месту проживания, 27 930 (1,81%) использовались на работах при воинских частях и учреждениях за границей; в распоряжение НКВД было передано для дальнейшей проверки 226 127 (14,69%) человек.

В целом эти цифры близки к подсчетам Звягинцева. Сходятся в общем неангажированнные исследователи и в том, что репрессиям подверглись менее 10% военнослужащих, освобожденных из плена во время войны, и менее 15% - после ее окончания. Причем большинство репрессированных вполне заслужило свою участь - это были военнослужащие, добровольно перешедшие на сторону противника и принимавшие активное участи в деятельности немецких карательных и разведывательных органов. Вместе с тем уголовному пресследованию подверглись тысячи бывших военнопленных, попавших в руки противника по не зависящим от них обстоятельствам. Большинтсво из них были реабилитированы только после смерти Сталина. В их числе - упомянутые Жуковым Фурсов и Анухин.

Серьезные изыскания по этому вопросу провел в конце 90-х годов Андрей Меженько - в настоящее время заместитель руководителя Федерального агентства по делам национальностей. Итоги исследования были опубликованы в "Военное-историческом журнале" № 5 за 1997 год. Автор, в частности, приводит данные о проверке в спецлагерях с октября 1941 года по март 1944 года военносужащих Красной Армии, побывавших в плену и в окружении.

Всего проверке в этот период, по подсчетам Меженько, было подвергнуто 312 594 человек, из которых 223 281 были переданы через военкоматы в Красную Армию, 4 337 - в конвойные войска НКВД, 5 716 - в оборонную промышленность, направлены на излечение в госпитали 1 529 человек, умерло - 1 799 человек. Вместе с тем 8 255 освобожденных пленных были отправлены в штурмовые батальоны (более известные как штрафбаты), что составило 3,2% от общего числа проверенных, а 11 283 человека (4,4%) арестованы с возбуждением уголовных дел за воинские преступления.

Интересна детализация работы одного из проверочно-фильтрационных лагерей в СССР, развернутого в Ульяновской области. Информация об этом опубликована в "Военном обозрении" в номере за 26 июня 2013 года.

В архиве областного УВД сохранились докладные записки начальника УВД полковника Гракова в МВД СССР, из которых видно, что по состоянию на 10 мая 1946 года в районы области и областной центр поступило 2 108 репатриантов. Проверено 1 794 репатрианта, 37 дел подозреваемых в измене родине и пособничестве немецким оккупантам переданы по инстанции для дальнейшей оперативной разработки. По ее итогам были арестованы 12 человек, в том числе, например, Влас Четкасов и его земляк Дмитрий Самсонов, которые, находясь в боевом охранении, 17 апреля 1942 года по обоюдному согласию с оружием перешли на сторону противника, а также Петр Круглов, который попал в плен в 1942 году под Ленинградом и добровольно поступил на службу в 19 дивизию СС. Согласно документам, Четкасов, Круглов и другие репатрианты, изобличенных в измене, были по суду высланы на спецпоселение на срок до 6 лет.

А вот аналогичные сведения из донесения временно исполняющего обязанности начальника Шахтинского проверочно-фильтрационного лагеря № 048 подполковника Райберга "о наличии и движении спецконтингента" за период с 1 августа 1945-го по 1 января 1946 года. Согласно документам, из 44 проверенных офицеров благополучно прошли проверку 28 (63,6%), из 549 сержантов - 532 (96,9%), из 3131 рядового состава - 3 088 (98,6%). В целом по военнопленным из 3 724 человек благополучно прошли проверку 3 648 (98,0%).

"Сталинские соколы" в неволе у чужих и своих

По официальным данным, только в 1943-1945 годах из частей советских ВВС пропало без вести или попало в плен 10 941 человек, среди которых было немало воздушных асов, удостоенных звания Героя Советского Союза. По разному складывались судьбы этих людей. Многие из них проследил в своей книге военный судья в отставке Звягинцев (Звягинцев В. Е. Трибунал для "сталинских соколов". - М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2008. - 432 с.).

Герой Советского Союза летчик-истребитель Яков Антонов

В течение почти 45 лет оставалось тайной, что произошло с командиром 84-го истребительного авиаполка Героем Советского Союза майором Яковом Антоновым после того, как 25 августа 1942 года его самолет подбили в воздушном бою. В первом томе справочника о Героях Советского Союза, изданного в Воениздате в 1987 году говорится, что он погиб. Но, согласно приказу Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии от 24 января 1943 года, Антонов из списков Красной Армии исключен как пропавший без вести. Однополчанин Антонова Герой Советского Союза Константин Сухов подтвердил эту версию: "Его "чайку" атаковали и подожгли "мессеры". Командир выбросился на парашюте. Механик самолета сержант Афанасий Басенков долго возил с собой личные вещи командира, надеясь, что он жив, что он все же вернется. В полку было заведено: если авиатор погиб, друзья берут на память что-нибудь из его вещей. Басенков счел кощунственным даже открыть командирский чемоданчик..." (Сухов К. В. Эскадрилья введет бой. - М.: ДОСААФ, 1983.). Еще более подробен рассказ генерал-майора авиации Георгия Пшеняника: "...Немцам удалось сбить 2 истребителя И-153, и на одном из них - Якова Ивановича Антонова, замечательного лётчика и очень толкового командира <...> Летчик выбросился на парашюте. Летчики Павлов, Лавочкин, Гарьков тщательно оберегали командира и, снижаясь, кружились вокруг него до самой земли. Они видели, как он приземлился, но больше ничем помочь ему не смогли» (Пшеняник Г. А. Долетим до Одера. - М.:Воениздат, 1985, с. 172).

О том, что Антонов попал в плен, стало известно после того, как в 1982 году в США вышла в свет книга Red Phoenix ("Красный феникс"), написанная куратором Национального Смитсоновского аэрокосмического музея и Национального музея авиации и космонавтики в Вашингтоне доктором Воном Хардести. Один из ведущих американских экспертов в области военной авиации писал, как почти уничтоженная в начальный период войны советская авиация восстала подобно Фениксу из пепла и в конечном итоге завоевала господство в воздухе. Издание было проиллюстрировано многочисленными фотографиями, которые автор собирал в Германии и СССР. На одной из них в окружении немецких летчиков был изображен человек в советской форме и со звездой Героя Советского Союза.

В 1987 году Хардести приехал в Советский Союз с целью издать книгу на русском языке. Он обратился к Герою Советского Союза генерал-полковнику авиции Василию Решетникову , который к тому времени ушел в отставку с поста заместителя Главнокомандующего ВВС СССР, с просьбой написать предисловие к русскому изданию. Перелистывая книгу, Решетников был ошеломлен, узнав на снимке майора Антонова. Благодаря книге воспоминаний немецкого аса Гюнтера Ралля «Моя летная книжка» стали известны и некоторые подробности пленения советского летчика.

После приземления на парашюте поблизости от немецкого аэродрома Антонов до последнего патрона отстреливался, после чего был схвачен. Перед отправкой в лагерь военнопленных под Моздоком (до 1944 года город относился к Ставропольскому краю) Антонов провел на аэродроме несколько дней в окружении пилотов Люфтваффе. По словам Ралля, он получал летное довольствие и не охранялся. Немецкий летчик утверждал, что в лагерь Антонов, по его сведениям, не попал, сбежав, очевидно, по дороге. По другим данным, Антонов все же попал за колючую проволоку и побег совершил уже оттуда. На этом след летчика затерялся окончательно. Поиски Звягинцева в ведомственных архивах центральных учреждений военной юстиции ни к чему не привели: в материалах следственно-судебных дел имя Героя Советского Сюза Антонова нигде не упоминается. Судя по всему, полагает военный юрист, в поле зрения советских «органов» Антонов никогда не попадал, но не ислючено, что материалы о нем скрываются в немецких архивах.

Летчик-истребитель, Герой Советского Союза Яков Антонов в немецком плену . Фото с сайта lenta.co

Герой Советского Союза летчик-истребитель Василий Меркушев

Летом 1944 года в районе города Яссы был сбит огнем зенитной артиллерии командир 152-го гвардейского авиаполка Герой Советского Союза Василий Меркушев, на боевом счету которого было 26 самолетов противника, сбитых лично, и 3 самолета в группе. Полтора месяца его лечили в немецком военном госпитале, чтобы передать в разведотдел 4-й воздушной армии Люфтваффе. В личных вещах Меркушева нашли записную книжку с пометками о местах дислокации частей 1-го авиационного корпуса и 5-й воздушной армии, и Меркушев подтвердил эти уже устаревшие, как он полагал, сведения. На предложения перейти на немецкую военную службу советский ас ответил отказом.

Он стал готовить побег, однако об этом узнали и 20 суток он провел в гестапо. Освободили его из лагеря в апреле 1945 года американские войска. Мерушев успешно прошел фильтрационную проверку и продолжил службу в качестве заместителя командира истребительной авиадивизии на Дальнем Востоке. Но 22 февраля 1949 года его арестовали. К тому времени союзники передали советской стороне трофейные документы немецкой разведки, в том числе - протокол допроса Меркушева от 26 июля 1944 года.

В постановлении на арест и в обвинительном заключении, которые санкционировали замминистра госбезопасности генерал-лейтенант Селивановский и главный военный прокурор генера-лейтенант юстиции Афанасьев, говорилось, что "Меркушев неоднократно допрашивался румынскими и германскими разведорганами, которым выдал важные сведения государственной и военной тайны", в частности, "подробно рассказал о прохождении своей службы в Советской Армии, о боевом пути своего полка... назвал известный ему командный и офицерский состав перечисленных им авиачастей и авиасоединений, дал оценку боевым качествам самолетов истребителей Як-1, Як-3, Як-9" (Надзорное производство ГВП в отношении Меркушева В.А. С 2-3.).

Меркушев отрицал предъявленное обвинение в измене родине, заявив, что попал в плен в тяжелом состоянии, обгорелый и раненый, из-за чего немцы начали его допрашивать после 40 дней пленения. Истинного положения о советских войсках он знать не мог, так как фронт находился в движении. Свою вину летчик усматривал лишь в том, что "вел неположенные служебные записи в своей записной книжке, которая попала в руки немцев". О том, что Меркушев отказался от предложения вступить к ним на службу, подтвердили допрошенные свидетели, находившиеся с ним в плену.

3 сентября 1949 года во внесудебном порядке он был приговорен Особым совещанием при МГБ к направлению в лагерь сроком на 10 лет. На свободу вышел 1 июля 1954 года после того, как Центральная комиссия по пересмотру дел отменила постановление Особого совещания и прекратила в его отношении уголовное дело по нереабилитирующим основаниям. Только через много лет Главная военная прокуратура на основании п. "б" ст. 3 и ч. ст. 8 Закона РФ от 18.10.1991 г. "О реабилииации жертв политических репрессий" постановила считать Меркушева реабилитированным. В заключении о реабилитации по архивному делу № Р-428, составленному ГВП 23 апреля 2002 года, говорилось, что решение об отмене постановления Особого совещания в целом является обоснованным, однако дело в отношении Меркушева прекращено по нереабилитирующим основаниям неправильно, поскольку в его действиях не усматривается контрреволюционного преступления, они не были совершены в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории и поэтому не содержат состава преступления, пердусмотренного ст. 58 - 1 п. "б" УК РСФСР.

Герой Советского Союза летчик-штурмовик Иван Драченко

Несмотря на многочисленные директивные указания и приказы, обязывавшие всех освобожденных или бежавших из немецкого плена военнослужащих направлять в специальные фильтрационные лагеря НКВД, многие из них, по свидетельству Звягинцева, избежали этой участи. В августе 1943 года в плену оказался летчик-штурмовик Иван Драченко, протаранивший своим Ил-2 немецкий истребитель. С тяжелыми травмами он спрыгнул с парашютом и был взят в плен. В лагере военнопленных под Полтавой ему оказал помощь советский врач, но спасти глаз летчику не удалось. Он сумел бежать и добрался в расположение советских войск. После лечения в одном из московских госпиталей вернулся в свой полк и стал одним из немногих в истории ВВС летчиком, воевавшим после потери глаза. 26 октября 1944 года ему присвоили звание Героя Советского Союза. Кроме того, он стал также единственным кавалером Золотой Звезды, которого наградили и солдатским орденом Славы трех степеней.

После войны Драченко поступил в Военно-воздушную академию, но в 1947 году по состоянию здоровья был уволен в запас в звании капитана. В 1953 году окончил юридический факультет Киевского государственного университета, затем аспирантуру. Работал директором школы, затем заместителем директора Дворца культуры в Киеве. Скончался 16 ноября 1994 года.

Летчик-истребитель Николай Лошаков

Летчик 14-го гвардейского Краснознаменного исторебительного авиаполка Иван Лошаков стал первым советским летчиком, сбежавшим летом 1943 года из плена на немецком самолете. Ранее в воздушном бою он был ранен в руку и ногу, его истребитель загорелся. Лошаков дотянул до своей территории и выпрыгнул с парашютом, но силный ветер отнес летчика в окопы противника. Немцы лечили Лошакова в прифронтовом госпитале в деревне Войтолово Ленинградской области, затем отправили в лагерь. Там он с летчиками Геннадием Кузнецовым и Михаилом Казановым начал разрабатывать план побега, но их кто-то выдал и авиаторов разослали по разным лагерям. Лошаков попал под Ригу, где дал согласие на сотрудничество с немцами. Его отправили работать на запасной аэродром, откуда он вместе с заправщиком военно-транспортных самолетов военнопленным сержантом Иваном Денисюком совершил побег на двухместном легкомоторном самолете-разведчике "Шторьх". Истребители, взлетевшие в погоню, не смогли его сбить, но Лошаков был ранен, а самолет поврежден.

Беглецы сели на незанятой противником территории Новгородской области. 12 августа 1943 года Лошаков и Денисюк были арестованы военной контрразведкой. В ходе допросов Денисюк, не выдержав истязаний, дал "признательные" показания в совершении измены Родине. Лошаков вины в этом преступлении не признал. 4 декабря 1943 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило Денисюка к 20 годам, а Лошакова - к трем годам лишения свободы. Летчика освободили 2 августа 45-го со снятием судимости, а сержант вышел из лагеря в 1951 году.

Лошаков остался в Воркуте, работал в авиаотряде комбината "Воркутауголь", затем на шахте. Он стал полным кавалером ордена "Шахтерская слава". Но его подвиг во время войны так и остался неоцененным по достоинству. В начале шестидесятых его неожиданно пригласил в Москву Главком ВВС СССР Главный маршал авиации Константин Вершинин. Он поблагодарил бывшего летчика-истребителя "за стойкость и мужество, проявленные при нахождении в плену, и побег из плена на вражеском самолете" и вручил ему охотничье ружье ИЖ-54 (Г.Соболева. Чистое небо Николая лошакова, газета "Молодежь Севера", № 1, 2, 2002).

Заявлял ли Сталин: "У нас пленных нет, есть только предатели"?

Фразу "У нас пленных нет, есть только предатели" целый ряд источников приписывают Иосифу Сталину, не ссылаясь при этом на проверенные данные. Известна официальная оценка этого утверждения, датированная 2011 годом. Сталин не отдавал письменных распоряжений во время Великой Отечественной войны считать всех военнопленных предателями, хотя их преследование имело место. Об этом заявил журналистам начальник управления Минобороны по увековечению памяти погибших при защите Отечества генерал-майор Александр Кирилин. «Почему-то стало нормой считать, что якобы был приказ Сталина всех военнопленных считать предателями, а их семьи - репрессировать. Никогда не видел таких документов. Из 1 млн 832 тысяч советских воинов, вернувшихся из плена, были осуждены за сотрудничество с немцами 333 400 человек», - сказал Кирилин. «Да, была тотальная проверка, были фильтрационные пункты и лагеря, где людей проверяли, но сознательно и целенаправленно военнопленных никто не уничтожал», - утверждал начальник управления Минобороны.

Утверждения о том, что все вернувшиеся из фашистского плена солдаты, офицеры и генералы были репрессированы по личному указанию И.В. Сталина, не соответствуют действительности. Это в определенной степени неординарное заявление сделал не так давно в Фонде содействия научным исследованиям проблем безопасности «Наука-ХХI» (Москва) член Центрального совета Российского военно-исторического общества (РВИО) и член Комиссии по военно-историческим вопросам при президиуме РАН кандидат исторических наук генерал-майор в отставке Александр Кирилин (в недавнем прошлом он возглавлял управление Минобороны РФ по увековечению памяти погибших при защите Отечества). Обозначенная позиция противоречит «общепринятой» в последние десятки лет практике жесткой критики сталинизма. Но Кирилин в полной мере отвечает за свои слова. Ибо данное его высказывание основывается не на эмоциях, а на архивных источниках.

ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ ПОДТВЕРЖДЕНИЙ НЕТ

– Нет никаких документальных подтверждений слов Сталина: «У нас нет военнопленных, а есть предатели», – говорит Кирилин. – А значит, эту фразу ему приписали.

Подробно к вопросу, откуда же тогда взялось упомянутое сталинское высказывание, вернемся позже. А пока – аргументация генерала Кирилина:

– Из плена за годы войны было освобождено 1 млн 832 тыс. советских воинов. Все они были направлены в специальные фильтрационные лагеря НКВД. Там проверялась степень их вины и определялось, была ли сдача врагу добровольной, и не было ли сотрудничества с немцами. Кстати, это была не только советская практика, подобным образом действовали и другие воюющие стороны по выявлению предателей и возможных диверсантов противника. Так вот, именно в этих лагерях признаны виновными и получили срок 333,4 тыс. бывших военнопленных.

Кирилин приводит факты отнюдь не с целью обелить злодеяния «великого и гениального»:

– То, что было негативное отношение власти, в том числе самого Сталина, к людям, попавшим в плен, – это правда. Это вызвано, безусловно, крупнейшими неудачами, военной катастрофой в первые месяцы войны, когда сотни тысяч наших людей попали в плен. В этом была вина и Сталина, и военного руководства, и всех командиров до командира отделения включительно. И то, что тогда сотни тысяч людей погибли от отсутствия воды, питания, медицинского обеспечения, тоже является огромной трагедией. Но – еще раз повторюсь – какого-то нормативного документа считать всех военнопленных предателями не было.

ПЛЕННЫЕ ГЕНЕРАЛЫ: КОМУ – ПОЗОР И «СТЕНКА», КОМУ – ЗВЕЗДЫ

В канве своих доводов Кирилин привел пример отношения к вызволенным из плена некоторым генералам Красной Армии (автор статьи конкретизировал некоторыми дополнительными данными рассказ экс-начальника мемориального управления).

Вот командующего 12-й армией генерал-майора Павла Понеделина. Он попал в плен 7 августа 1941 года и провел в нем всю войну. Тремя днями позже сдался и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Николай Кириллов. Немцы очень умело использовали этот случай в целях морального давления на отступающие советские войска: обоих генералов сфотографировали в кругу немецких офицеров, изготовили листовки с соответствующим текстом и разбрасывали их в расположении красноармейских частей. Это произвело сильное впечатление даже в Москве. Уже 16 августа был издан знаменитый приказ № 270 Ставки Верховного Главнокомандования, в котором упомянутые военачальники, а также пропавший без вести, но подозреваемый как перешедший к врагу командующий 28-й армией генерал-майор Владимир Качалов были объявлены трусами и дезертирами и заочно приговорены к расстрелу. Жена и отец Понеделина были арестованы как «члены семьи изменника Родины». Родственников двух других постигла та же участь. Была репрессирована даже теща генерала Качалова.

Понеделин был освобожден из плена 29 апреля 1945 года американцами и через несколько дней передан советской стороне (интересно, что янки предлагали ему службу в армии США, но он отклонил это предложение). Но «поставлен к стенке» он был отнюдь не сразу. Его долго «фильтровали» и арестовали только 30 декабря победного года. Следствие длилось 5 лет. Ему вменяли в вину то, что в 1941-м он, «попав в окружение войск противника, не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике и, нарушив военную присягу, изменил Родине, без сопротивления сдался в плен немцам и на допросах сообщил им сведения о составе 12-й и 6-й армий».

Бывший командарм свою вину не признавал и даже написал письмо Сталину с просьбой пересмотреть дело. Расстрельный приговор ему объявили 25 августа 1950 года, и в тот же день кара была свершена. Реабилитирован генерал был вскоре после смерти Сталина – в 1956-м. Как пояснил генерал Кирилин, «оправдали Понеделина потому, что его вина заключалась в основном в критике порядков в советской России, лояльности к немцам и Власову без участия во власовских формированиях, в высказываниях о необходимости изменения существующего в СССР строя и о том, что нужно убрать Сталина».

Вместе с Понеделиным был расстрелян и комкор-13 Кириллов, также реабилитированный в 1956-м.

А вот судьба генерал-лейтенанта Качалова в свете приказа № 270 представляется куда более драматичной. В 1990-х годах после рассекречивания ряда архивных документов стало известно, что он не только не «проявил трусость, сдался о плен немецким фашистам... предпочел дезертировать к врагу» (это цитата из упомянутого приказа) или пропал без вести, но погиб в неравном бою 4 августа при попытке прорвать кольцо окружения под Рославлем (Смоленская область).

Уже через два года, в сентябре 1943-го, после освобождения Смоленщины, это удалось доказательно установить смоленским чекистам при вскрытии братской могилы близ деревни Старинка (здесь прах Качалова покоится и поныне) и при дополнительном расследовании. К стыду Сталина (если к нему применимо такое выражение) и других подписантов знаменитого приказа (заместитель Сталина по Госкомитету обороны Молотов, маршалы Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников и генерал армии Жуков), до 1953 года вопрос о реабилитации Качалова не поднимался. Но, очевидно, был поднят сразу, едва Сталин умер, – командарма-28 оправдали уже в декабре 1953-го. Тогда же выпустили из лагерей его жену и тещу, вернули из детдома в ополовиненную семью его сына.

Член Центрального совета РВИО приводит еще один пример отношения к бывшим военнопленным генералам:

– Некоторые из них не только не были расстреляны или осуждены, но и вернулись в армейский строй, продвинулись по служебной лестнице. Как, скажем, командующий 5-й армией генерал-майор Михаил Потапов, который почти всю войну – с сентября 1941-го по май 1945 года – пробыл в плену. Представьте себе, он был освобожден американскими войсками, вывезен в Париж, где для него шили форму. Говорят, форма, конечно, была весьма потрясающая, когда его в ней в Москву доставили. Так вот, он был восстановлен в звании и в армии (в те же годы, когда велось следствие над Понеделиным и Кирилловым), окончил высшие курсы при Академии Генштаба, дослужился до генерал-полковника, более пяти лет занимал должность заместителя командующего войсками Одесского военного округа. На этом посту и умер в январе 1965 года…

Или вот еще один малоизвестный, но показательный пример. В 1961 году генерал-полковник Леонид Сандалов издал под грифом «Секретно» книгу «Боевые действия войск 4-й Армии в начальном периоде войны» (сам он в ранге полковника был начальником штаба этой армии, части и соединения которой дислоцировались в том числе и в Брестской крепости). В мемуарах он, в частности, упоминает, как с началом гитлеровского нападения не удалось разыскать командира 42-й стрелковой дивизии генерал-майора Ивана Лазаренко, чтобы поставить его в известность о полученном за полчаса до начала войны приказании командующего армией о выводе из Брестской крепости частей этого соединения. Вскоре потерявшегося комдива нашло сталинское правосудие. Текст расстрельного приговора Военной коллегии Верховного суда СССР от 17 сентября 1941 года был впервые опубликован в 2006 году в книге Вячеслава Звягинцева «Война на весах Фемиды». После перечисления фактов «преступного поведения» комдива, выносится вердикт: «лишить Лазаренко Ивана Сидоровича воинского звания генерал-майор и подвергнуть высшей мере уголовного наказания – расстрелу».

Но уже 29 сентября Президиум Верховного Совета СССР заменил расстрел десятью годами лагерей. А чуть менее чем через год, 21 сентября 1942-го, Лазаренко был освобожден из заключения, восстановлен в прежнем воинском звании и направлен на фронт командовать 369-й стрелковой дивизией. Еще через год с небольшим, 24 октября 1943-го, решением Военного трибунала 50-й армии судимость была снята. А 26 июня 1944 года генерал Лазаренко погиб в жестоком бою в ходе начавшейся тремя днями ранее операции «Багратион». 27 июля того же года ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Вообще же, по данным бывшего начальника мемориального управления МО РФ, из 41 освобожденного из плена советского генерала 26 (63,4%) были восстановлены в вооруженных силах.

КАК «ФИЛЬТРОВАЛИ» СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ

Генерал Кирилин в контексте своих аргументов не приводил цифр, показывающих, а сколько же было помиловано-репрессировано остальных военнослужащих – солдат и сержантов, офицеров. Но в историческую литературу уже введен рассекреченный документ из Центра хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК, это бывший «Особый архив»), озаглавленный как «Справка о ходе проверки б/окруженцев и б/военнопленных по состоянию на 1 октября 1944 г.» (буква «б» означает «бывших»). Нет надобности утомлять читателя точной конкретикой. Но процентовку показать стоит. Из прошедших проверку было возвращено в воинские части более 76% военнослужащих, в штурмовые батальоны – 6%, в конвойные войска – более 10%, в промышленность – 2%. Арестовано же было только около 4% проходивших фильтрацию.

Если проанализировать каждую категорию военнослужащих, то картина получается такая.

Из проверенных рядовых и сержантов в армию были возвращены 79%, в штурмовые батальоны – менее 1%, в промышленность – 12%, арестовано – 4%. По офицерам: в войска направлено свыше 60% «профильтрованных», в штурмовые батальоны – 36%, в промышленность – чуть более чем 0%, арестовано – менее 3%. Офицерам приходилось, конечно, «туже», когда с ними работали сотрудники НКВД и смершевцы. Но вряд ли последних можно заподозрить в большой предвзятости: они выполняли обязанности в соответствии со своими руководящими документами и несли серьезную ответственность за то, чтобы ни одна «шпионская мышь» не проскочила в войска или тылы действующей армии. Должно быть понятно и то, что спрос с офицера на фронте был весьма строгий: чуть что – обвиняли в невыполнении приказа со всеми вытекающими отсюда последствиями.

КАЖДЫЙ ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ – ПЛЕННЫЙ

Но вернемся к тем вновь обнародованным фактам, что прозвучали из уст генерал-майора Александра Кирилина. Он отмечает, что о попавших в плен подчиненных их командиры, как правило, подавали сведения как о пропавших без вести:

– По официальным донесениям, за всю войну у нас в пропавших без вести числилось пять с лишним миллионов солдат, офицеров и генералов. В донесениях о безвозвратных потерях о них писали – «пропал без вести». Я практически не встречал записи «сдался в плен» или, скажем, «попал в плен». Хотя были и такие – это от силы 100 тыс. человек. Де-факто же гитлеровцами были пленены 4,5 млн военнослужащих. То есть большая часть пропавших без вести – военнопленные.

По мнению генерала, «и все это знали»:

– Можно не сомневаться, что знали об этом и Сталин, и Молотов, и Шапошников, и Жуков, и Антонов, и Василевский... Тем не менее существовал приказ Верховного главнокомандующего, в соответствии с которым в похоронках, которые направлялись жене, писалось, что ваш муж, Иванов Иван Иванович, верный присяге, воинскому долгу и социалистической Родине, пропал без вести тогда-то и тогда-то, там-то и там-то. А снизу было написано, что в соответствии с приказом наркома обороны номер такой-то эта справка является основанием для возбуждения ходатайства о выплате пособия семье. Согласитесь, это было очень важно, и о чьей-либо кровожадности в этом смысле говорить не приходится.

УСТАМИ СТАЛИНА?

Теперь вернемся к тому, с чего начали, – нет никаких документов, прямо или косвенно указывающих на то, что Сталин произнес «свою» знаменитую фразу: «У нас нет военнопленных, а есть предатели». Закономерен вопрос: тогда кто и когда вложил этот «постулат» в его уста?

Скорее всего «истоки» мифа следует искать в трагическом 1941 году. Немцы проводили среди огромного числа плененных военнослужащих Красной Армии «ударную» идеологическую работу. Ключевой смысл этой агитации состоял в том, что солдату, офицеру или генералу внушалось, что «в Советском Союзе нет пленных, есть только изменники». Об этом в своих воспоминаниях рассказывали многочисленные очевидцы, это зафиксировано в документах допросов НКВД и СМЕРШ.

С другой стороны, в СССР в ту пору и в последующие годы официальной идеологией было сформулировано крайне негативное отношение к людям, побывавшим в гитлеровском плену. Даже и к юным узникам концлагерей, которых негласно ограничивали в праве поступления в то или иное учебное заведение. Что уж говорить о взрослых: был в плену – значит, предатель, другие-то воевали, кровь проливали…

Даже десятилетия спустя, по развенчании культа личности Сталина и отзвеневшей капели хрущевской оттепели, в годы брежневской стагнации в Советском Союзе не отказывались от этой формулировки. Достаточно вспомнить киноэпопею Юрия Озерова «Освобождение», выход первых серий которой пришелся на конец 1960-х. Там есть эпизод приезда «предателя № 1» Великой Отечественной войны генерала Андрея Власова в лагерь «Заксенхаузен» для вербовки военнопленных в ряды Русской освободительной армии (РОА). С ним немец в штатском, который выступает перед построенными узниками. Он говорит о том, что представляет германский Красный Крест. Разворачивает газету и цитирует: «Вот сообщение швейцарских газет: «Делегация Международного Красного Креста отправилась из Швейцарии в Москву, чтобы обсудить с советскими властями меры помощи русским военнопленным. С большим трудом делегация добилась встречи со Сталиным. Он выслушал представителей швейцарского Красного Креста и ответил: «У нас нет военнопленных. У нас есть только предатели».

Помню, как я 10-летним ребенком смотрел этот фильм вместе с дедом-фронтовиком, орденоносцем, и данная фраза мгновенно запала в душу.

Это, кстати, и еще один «первоисточник», который вольно или невольно «приписал» Сталину эту фразу.

Идем в поисках далее. Авторитетный российский историк Борис Хавкин в своей давней статье «Немецкие военнопленные в СССР и советские военнопленные в Германии», ни толики не сумняшись, написал: «Сталин, после того как летом 1941 г. в котлах под Минском и Смоленском попали в немецкий плен более 600 тыс. красноармейцев, был убежден в том, что «в Красной Армии нет военнопленных, есть только предатели и изменники Родины». Заметьте – закавычено как цитата, как прямая речь Сталина. При этом Хавкин «доказательно» сослался на «Справку комиссии по реабилитации жертв политических репрессий», опубликованную в журнале «Новая и новейшая история» № 2, 1996, с. 92. Однако если изучить эту ссылку, то можно увидеть, что данная фраза там действительно присутствует, но лишь как подзаголовок одной из частей, без ссылок на какие-либо архивные фонды (то есть это творчество авторов «Справки»).

Но оказывается, что в разных вариантах формулировка «Попал в плен – значит, предатель» звучала гораздо раньше. Например, Георгий Жуков в одной из бесед с Константином Симоновым в середине 1960-х годов утверждал, что авторство ее принадлежит начальнику Главного политуправления и заместителю наркома обороны армейскому комиссару 1 ранга Льву Мехлису.

Существует и ряд «менее авторитетных» свидетельств. Так, в 1946-м интернированные бывшие власовцы, содержавшиеся в лагере «Платтлинг», пишут письмо супруге американского президента Элеоноре Рузвельт: мол, спасите нас, а то мы слышали, что Молотов заявил: «У нас нет военнопленных, а есть дезертиры из Красной армии». Есть целый ряд похожих ссылок на дипломатические источники. Но все они из той же обоймы: то Майский и Коллонтай (послы СССР в Англии и Швеции), а также послы в Анкаре и Софии что-то кому-то в подобном духе скажут; то дочь Сталина Светлана Аллилуева в своих «мемуарах» поведает, что якобы «когда иностранный корреспондент запросил об этом официально, отец ответил, что «…в лагерях Гитлера нет русских пленных, а есть только русские изменники, и мы покончим с ними, когда завершится война». А о Яше (плененный сын Сталина Яков Джугашвили – Авт.) он ответил так: «У меня нет сына Якова».

Вывод на основе этих выкладок каждый читатель может сделать самостоятельно. Однако представляется очевидным, что, хотя Сталин расхожую фразу относительно пленных и не говорил в том ее виде, в каком она ему приписывается, лично его отношение к ним было, мягко говоря, негативным. Ну, а окружение вождя, разумеется, не могло не действовать в соответствии с выработанной им «генеральной линией партии».

Кстати сказать, история с упомянутой цитатой «из Сталина» напоминает случай с другим «его» расхожим высказыванием: «Нет человека – нет проблемы». Якобы эта формулировка тоже была обронена «верным учеником Ленина». На самом деле документальные источники не зафиксировали таких слов вождя. Фраза вошла в обиход из романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Автор книги признавался, что формулировку эту он придумал сам или услышал от кого-то, и она, мол, как нельзя лучше легла на выписанный им характер тирана. Возможно, оно и так, только стилистически это совсем не «в духе» Сталина.